Френсис Мэсон - Золотой адмирал
В общем Уайэтт подсчитал, что «Морской купец» должен разделить на всю команду сто тридцать тысяч дукатов — сумму, заставившую широко улыбнуться даже Джайлса Доусона и его брата с их свирепыми физиономиями.
Судя по зазвучавшей музыке и вывешенным на мачтах дворянским знаменам, знамени королевы и флагу Дрейка, на борту «Мести» вскоре должна была состояться некая церемония. Уайэтт догадывался, что Френсис Дрейк, видимо, собирается ответить на гостеприимство лорда Верховного адмирала, оказанное ему накануне.
Вскоре от основных военных кораблей стали отчаливать шлюпки: все они направлялись к флагману. Едва капитан «Морского купца» устроился, чтоб вознаградить себя малой толикой сна, как в дверь его каюты деловито постучали. Вахтенный командир Брайан О'Брайан доложил, что Френсис Дрейк приказывает ему немедленно явиться на его флагманский корабль и ему было бы приятно, если бы Уайэтт оделся как можно элегантнее.
Преисполненный удивления, что Золотой адмирал вдруг снизошел до того, чтобы вызвать к себе капитана такого незначительного корабля, как «Морской купец», Уайэтт облачился в шелковые чулки из синих и красных полос и в камзол — роскошное бархатное одеяние, где краски киновари соседствовали с серым цветом. Эту одежду он нашел на борту своего трофея, и она ему здорово подходила.
Под навесом, сооруженным на кормовой палубе флагмана, собралось самое блестящее общество знаменитостей. Уайэтт распознал среди них лорда Генри Сеймура, сэра Уильяма Винтера, сэра Джона Хоукинса и почти всех предводителей победоносных эскадр — за исключением Мартина Фробишера, который (в своей мелочной озлобленности) поклялся, что никогда руки не подаст Френсису Дрейку и не ступит на борт его корабля, если только не по служебной надобности.
Впервые в жизни Генри Уайэтт встретился лицом к лицу с лордом Хоуардом Эффингемом и был поражен врожденным достоинством осанки обветренного лица этого великого человека. По правую руку от него стоял сэр Френсис в огромных, похожих на колесо телеги, брыжах и в дублете излюбленных им цветов — синего и серебристого. Вокруг его шеи, свисая с ушей и красуясь на каждом пальце, сверкали чудесные драгоценные камни.
— Это он, ваша светлость, — объявил Дрейк, — Капитан Уайэтт с фрегата «Морской купец».
— К вашим услугам, милорд. — Уайэтт сделал поклон, который, с точки зрения высшего общества, вряд ли тянул на верх элегантности. Распрямившись, он пришел в ужас: на лице лорда Хоуарда было такое суровое выражение…
— Стало быть, это ты — тот негодяй и преступник, который осмелился навязаться обществу почтенных джентльменов?
Горло Уайэтта судорожно сжалось, как только из легких его вырвался воздух. Пылая лицом, он умоляюще повернулся к Дрейку: наверняка он должен был знать правду о трагедии в Сент-Неотсе. Но на этот раз лицо сэра Френсиса ничего не выражало, а где-то там, на задворках, покусывал губу себе Хьюберт Коффин.
— Что, любезный, или ты отрицаешь, что скрываешься от правосудия как осужденный преступник? — Резкий голос Хоуарда был чем-то схож с криком рассерженного павлина.
Потрясенный, напуганный, не смея дышать, этот дюжий рыжий детина в красно-сером камзоле только и мог, что кивнуть головой в своем бессловесном несчастье.
— Может, сказать тебе, кто ты такой еще? — Голос лорда Хоуарда так зазвенел, что даже работавшие в шкафуте матросы могли его слышать. — Ты один из самых способных, преданных и доблестных моряков, что служили у меня на флоте. Присутствующий здесь сэр Френсис нередко рассказывал мне о твоей стойкости в несчастье, о твоем безропотном послушании и о твоей редкой способности как мореплавателя.
Поэтому властью, данной мне ее всемилостивейшим величеством королевой, я объявляю тебя, Генри Уайэтт, помилованным отныне и навсегда во всех преступлениях, за которые тебя осудили.
Под ногами Уайэтта так покачнулась палуба, словно на «Месть» обрушился ураган, но ему удалось глубоко вздохнуть и обрести свой голос.
— Ее величество и ваша светлость сделали меня… счастливейшим человеком в Англии.
Он повернулся, чтобы уйти, но вперед вышел Дрейк и возложил тяжелую руку на плечо своего рыжеволосого капитана. Для этого ему пришлось потянуться вверх — так велика была между ними разница в росте.
— Прежде чем ты уйдешь, внимания требует еще одно дело, капитан Уайэтт.
Дрейк вынул из ножен рапиру с эфесом, инкрустированным драгоценными камнями, и подал ее рукоятью вперед лорду Верховному адмиралу.
— На колени! — велел он и чуть ли не силой толкнул своего подчиненного в требуемое положение.
Смущенный до глубины души, Уайэтт услышал низкий и густой голос лорда Хоуарда. Он говорил:
— Пусть знают все, что ее величество королева удостоила меня высокой чести присваивать рыцарское звание тем джентльменам, коих я нахожу заслуживающими его. Хоть звание это и не наследственное, однако является высшей оценкой достоинств, проявленных на службе ее величества.
Клинок рапиры слегка коснулся плеча Уайэтта, потом словно из горних высей он услышал голос лорда Хоуарда, милостиво повелевающего:
— Встаньте, сэр Генри Уайэтт. Служите всегда королеве и в будущем так же, как в прошлом.
Первым, пожавшим руку новому дворянину с титулом «сэр», был вице-адмирал королевского флота сэр Френсис Дрейк.
Эпилог
L'ENVOI[76]
Никто из живущих в Байдфорде не забыл тот великолепный октябрьский день, в который с крепким попутным зюйд-вестом в порт вошел галион «Коффин». Это был их корабль — особый вклад Байдфорда в ту славную победу, что навсегда разогнала тяжелые тучи мрачной угрозы рабства.
Возвращающийся восвояси кэч — одномачтовое рыболовное судно — заметил, как их любимый галион величественно проплыл вдоль берега со всеми флагами, реющими на ветру, и красным латинским крестом, горящим на белом марселе. Однако борта его были весьма заметно залатаны новыми досками, прибитыми поверх пробоин, оставленных ядрами вражеских пушек.
Впервые со дня того памятного визита к ним Френсиса Дрейка жители Байдфорда и его окрестностей густой толпой собрались на берегу, чтоб собственными глазами увидеть свой галион-победитель.
Жены, сестры, возлюбленные и даже младшие братья обнимали и целовали этих широколицых парней, которые спрыгивали через поручень галиона. Были здесь и те, что отворачивались в сторону и плакали, — те, кто видел, как мужчины их уходили, но не вернулись. Были и те, что рыдали, глядя на бледные лица больных и раненых, которым помогали сойти на берег.
Все семейство почтенного Чарльза прибыло из Ильфракума, чтобы встретить его, — с ними был даже старый-престарый прадедушка, в молодости служивший церемониймейстером Генриха VIII и носивший геральдический, золотой парчи, щит короля. Они окружили кузена Хьюберта. Мужчины хлопали его по плечу, а дамы награждали горячими поцелуями.
