Трейси Слэттон - Бессмертный
— Синьор Бастардо, я вовсе не сижу под замком, для меня удовольствие выполнять мужнюю волю. Он очень предусмотрительный человек, а сейчас не самые спокойные времена!
«Не одна лишь седина делает его предусмотрительным», — подумал я и на мгновение представил себе, как ей, полной жизни молодой женщине, должно быть, скучно в его объятиях. Со мной все было бы иначе. Вот я бы ей показал, как все должно происходить между мужчиной и женщиной. Но я промолчал. Я не подавал виду, хотя внутренне весь затрепетал, когда взял ее под руку, чтобы проводить до дома. Локоток ее был маленький и тонкий, как и все остальное. Косточки как у птички, и я восторженно держал их в руке. Если уж мне нельзя нигде больше к ней прикоснуться, то я хотя бы почувствовал, какой у нее локоток! Сквозь рукав.
— Я написал пьесу для моих детей, — говорил Лоренцо, когда слуги убрали десерт, — называется «Сан-Джованни и Сан-Паоло». Для каждого из них есть там роль, как и для меня. С ними так весело устраивать представление! Мы надеваем костюмы и играем перед их матерью, все от начала и до конца, а она смеется над нами всю пьесу. Я по ним очень соскучился. Добрая жена и много детей — величайшая благодать, какая дается нам в жизни. — Он сделал глоток вина и, не опуская кубка, смерил меня через весь стол язвительным взглядом сверкающих черных глаз. — Вам бы уже пора подумать о женитьбе, Лука. Вы богаты, у вас есть друзья в лучших семействах.
Он кивнул Ринальдо Ручеллаи, тот поклонился, польщенный вниманием Лоренцо. Лоренцо продолжил:
— Разве вам не давно уж пора обзаводиться семьей? Вы выглядите моложе своих лет, но любому человеку природой предназначено когда-то остепениться наконец и позаботиться о потомстве.
— С недавних пор я об этом подумываю, — признался я.
— С вашей красотой и хваленой мужественностью вам наверняка ужасно хочется иметь жену, — продолжил Лоренцо, играя со мной в давно знакомые «кошки-мышки». — Правду говорят сплетники, что вы иногда за одну ночь посещаете несколько женщин? Вот это неутомимость! Я вам искренне завидую!
Маддалена, сидевшая рядом с мужем во главе стола, опрокинула бокал с вином. Слуга бросился суетливо подтирать гранатовую жидкость.
— Мужественностью могут похвастаться многие флорентийцы, которые берут пример со своих предводителей, — ответил я, невозмутимо глядя на Лоренцо. — А я не придаю значения слухам.
— Возможно, он намеревается увековечить свое имя, — проскрипел Сандро Филипепи. — И Флоренцию наводнят бастарды! Лука, вы, наверное, сын энергичного мужчины и ненасытной женщины!
— Бастардов много, — ответил сидевший рядом со мной Леонардо. — А Лука один.
Дело было поздно вечером, и в столовой богато обставленного дворца Ринальдо Ручеллаи собралась дюжина гостей. Ужин закончился, все были сыты и довольны и повеселели от хорошего вина. Так как ужин давался прежде всего в мою честь, мое место было возле хозяев, рядом с Маддаленой, которая сидела по левую руку от Ручеллаи. Я находился достаточно близко от нее, чтобы весь вечер дышать ее духами с ароматом сирени и лимона, который просто сводил меня с ума. Лоренцо сидел по правую руку от Ручеллаи, напротив меня. После событий в Вольтерре мы впервые за шесть лет встретились в одной комнате и впервые заговорили друг с другом. Мне было не по себе. И Лоренцо с чутьем уличной крысы это чувствовал.
— Ну так как, Лука, собираетесь вы в недалеком будущем жениться? — не отставал от меня Лоренцо.
— Рано или поздно.
— А есть невесты на примете? — спросил Ручеллаи, заинтересовавшись.
Предполагаемые браки, связанные из-за приданого невесты с передачей крупных денежных сумм из одних рук в другие, всегда вызывали во Флоренции оживленный интерес.
— На примете нет, — ответил я.
— Я могла бы представить вас матерям некоторых очень милых девушек, с которыми знакома здесь во Флоренции, если вас, конечно, можно оторвать от ваших женщин, — ледяным тоном предложила Маддалена.
Я повернулся к ней, пораженный таким неожиданным предложением. Опустив длинные ресницы, она не дала мне прочесть свой взгляд. Пришлось напрячься, чтобы не выдать отвращения, вызванного ее словами. Коварный Лоренцо, заметив что-то, даже приподнялся на стуле.
— Думаю, наш дорогой Лука сейчас слишком занят превращением свинца в золото, чтобы думать о женитьбе, — беспечно произнес Леонардо, дабы отвлечь внимание гостей.
— Я слышала, что синьор Лука алхимик, — отозвалась Маддалена. — Как это интересно! Я бы хотела изучать алхимию!
— Лука был бы для вас отличным учителем, — ответил Леонардо, словно обращаясь к ней одной. — Он проводит в мастерской за работой дни напролет. Он читает и перечитывает «Герметический свод» в переводе Фичино. У него вся мастерская завалена трактатами алхимиков. Этот человек одержим главной тайной алхимии!
— Я думал, главная тайна алхимии заключается в бессмертии, — произнес Лоренцо, вертя в руке кубок.
Он изобразил на уродливом лице многозначительную улыбку, напоминая мне, что знает мои тайны.
— Ваш дед как-то сказал мне, что единственное бессмертие, на которое мы можем надеяться, — это любовь к другим людям, — ответил я, зная, что упоминание имени Козимо его затронет.
Лоренцо судорожно отодвинул от себя кубок, и Маддалена молча приказала слуге, чтобы он заново его наполнил.
— Мне хочется верить, что моим картинам суждено своего рода бессмертие и они будут неподвластны времени, как природа, — безмятежно вмешался Леонардо, вновь спасая меня от нежелательного внимания. — Живопись воплощает в себе все разнообразие природы. Поэтому так важно рисовать с натуры, учиться у природы. С этой целью я нанял молодую крестьянку с ребенком, чтобы позировать мне для эскизов Мадонны с младенцем. Эта крестьянка внешне необычайно красива, и я хотел бы запечатлеть сущность ее красоты, чтобы она приводила в восторг зрителя. И не только красоту, но и загадку женственности и обаяния!
— Бессмертна душа, обращенная к Богу и движимая любовью, — заговорил Сандро. — В этом ее обаяние, в той силе, что ею движет. Как говорит Фичино, душа столь восприимчива к красоте, что земная красота становится средством обретения небесной красоты, сущность которой есть вечная гармония и добро.
— Если кто-то и сможет нарисовать божественную красоту, то это будете вы, Леонардо, — тепло сказала Маддалена, и я полюбил ее еще больше за то, что она поддержала Леонардо.
— А я должен считать себя грубым, второсортным ремесленником, которому отказано в благосклонности природы, как мужу, жена которого смыкает колени! — воскликнул Сандро.
