Синтия Хэррод-Иглз - Шевалье
Девочка рано поняла, что Кловис обладает в доме властью, и что произвести на него впечатление можно, выказывая любовь к учебе. Поэтому она приходила к нему по вечерам и упрашивала учить ее чему-нибудь. Она быстро схватывала цифры, и часто можно было видеть отца Сен-Мора и Кловис, занимавшихся хозяйственными подсчетами в комнате управляющего, а между ними прелестную Кловер, склонившуюся над книгами и хмурившуюся от напряженной сосредоточенности.
Она также любила сопровождать Кловиса в его поездках в город или в деловых объездах имения, сидя на лошади впереди него. Кловис крепко обхватывал ее, а девочка держалась за его руки. Крестьяне и арендаторы души в ней не чаяли, суетились вокруг малышки, одаривая сладостями и льстили ей, что было для Кловер очень приятно. Берч и Каролина увещевали Кловиса, возражали против такого воспитания, но все без толку.
– Если бы она родилась мальчиком, – говорила Берч, – вполне достаточно было бы умения считать, чертить треугольники и ориентироваться по звездам. Но что за польза от этого для молодой леди?
А Кловис ей отвечал:
– Перестань, Берч. Твоя хозяйка, графиня, очень образованная леди.
– Может быть и так, господин. Графиня хорошо образована, и хотя не мое дело руководить молодой леди, но графиня по крайней мере изучила также все, что необходимо знать девице.
– Ты имеешь в виду рукоделие и танцы? – с улыбкой спросил Кловис. – Ну ладно, Берч, ты ведь не можешь сказать, что мисс Кловер не стала молодой леди в этом отношении. Будь уверена, она умеет изящно танцевать и не будет пускать пыль в глаза своим умением.
– Вы никогда не выдадите ее замуж, сэр, если будете воспитывать ее на свой манер.
Кловис не заметил тревоги Берч и беспечно ответил:
– Она не хочет замуж. Она желает остаться со мной. Мне бы тоже хотелось, чтобы она не уезжала из Морлэнда. Так что мы все довольны.
Когда Джон Эйлсбери умер, вспыхнули более серьезные разногласия, поскольку Кловис отказался одеть Кловер в траурное платье.
– Вы не правы. Ребенок должен носить траур по своему отцу, – заявила Берч возмущенно.
Кловис резко возразил:
– Я не собираюсь позволить этому милому маленькому созданию волочить на себе отвратительное черное платье, подобно подбитой вороне. Она слишком хороша, чтобы одеваться в черное. Она еще ребенок.
Берч его слова шокировали.
– Так нельзя, это не правильно. Что подумают люди? Вам не следует внушать ей ее исключительность, сэр. Вы оказываете ей плохую услугу, взращивая тщеславие.
– Она прелестна и знает это. Было бы преступлением против природы скрывать такое очарование под уродливым платьем.
Берч настолько вспылила, что переступила границу дозволенного:
– Народ в округе только и говорит о том, как вы повсюду таскаете за собой этого ребенка. Неестественно и грешно желать общества такой маленькой девочки, как она. Вы должны оставить ее в детской, где ей место.
В ярости и возмущении Кловис указал Берч ее место и отослал прочь. В таком же возмущении Берч выскочила из комнаты и только около детской дала волю слезам. Дом долго не мог прийти в себя. Новость о скандале распространилась как волны на воде от брошенного камня. Младшие слуги ходили на цыпочках, похожие на собаку, боящуюся удара. Но старшие слуги с жаром обсуждали случившееся, перешептываясь по углам и неестественно замирая, когда мимо проходил кто-нибудь из членов семьи. Каролина, слышавшая о происшедшем, взяла сторону Берч и сама осмелилась перечить Кловису, после чего удалилась в длинную комнату в глубоком негодовании, где начала что-то шить с такой яростью, что порвала нить.
Дети тоже узнали о ссоре. Кловер сразу же прибежала успокоить дядю Кловиса. Сидя у него на коленях, она торжествующе сжала кулачки и болтала без умолку, что ему обычно нравилось, хотя сейчас он вряд ли слышал ее. Джон со своей стороны, побежал прямо к своей матери и встал около ее стула, молчаливо поддерживая ее, пока она горько сетовала на то, как с ней обращаются в этом доме.
Артур и Матт тоже ссорились. Ссора, по обыкновению, окончилась тем, что Артур, используя превосходство в силе и весе подавил Матта, повалив его на землю и, усевшись верхом, колотил его в свое удовольствие. На шум сбежались слуги, Артура оттащили, а Матта, взъерошенного, с разбитым носом, послали к Кловису.
– Почему вы дрались? – спросил Кловис, холодно взглянув на Матта. – Это неподобающее поведение для наследника Морлэнда.
Матт облизнул губы и сморщился, почувствовав кровь.
– Сэр, я действительно не помню, с чего все началось. Кажется, с миссис Берч, сэр.
– Как с миссис Берч? – нахмурился Кловис. Матт с тревогой посмотрел на него.
– Она собирается уезжать. О, пожалуйста, не отсылайте ее, дядюшка. Артур сказал, что она может уехать, что хорошо бы от нее избавиться. Он сказал, что она может уехать во Францию.
– Да, она может, я полагаю, – проговорил Кловис.
Он не подумал о том, куда может поехать Джейн Берч, если покинет Морлэнд, и томился раскаянием, что вышел из себя. Но, может быть, она будет счастливее рядом со своей хозяйкой.
– Но, сэр, – продолжал Матт, – она уже стара и может умереть в долгом морском путешествии. Когда я заметил это Артуру, он ответил, что так было бы еще лучше и что, без сомнения, таковы ваши намерения. О, пожалуйста, не отсылайте ее на смерть, дядюшка!
– Все в порядке, Матт. Ей нет надобности ехать, если она не хочет, я не желаю причинять ей вред. Я был рассержен и опрометчив. Мне следовало бы уже привыкнуть к ее острому языку. Пойди и передай ей, что я желаю, чтобы она осталась, и пришли ее ко мне.
Такой оборот позволил Кловису, простив Берч по просьбе Матта, достойно выйти из трудной ситуации, не потеряв лица. Кловер не носила траур. Кловис принял на себя управление ее имением, взвалив дополнительную ношу к уже значительным обязанностям, не последними из которых было ведение дел Аннунсиаты и обеспечение перевода доходов ей во Францию. Он хотел, чтобы она вернулась в Англию и приняла на себя часть его забот, но это представлялось маловероятным. Весной от нее пришло письмо, посланное из двора в Ганновере, куда она переехала с Морисом в надежде дать ему хорошее положение.
«Я собиралась задержаться здесь ненадолго, – писала она, – но моя тетушка приняла меня с такой сердечностью, что невозможно было уехать. И вот я здесь уже четыре месяца. Тетушка желает, чтобы я постоянно жила с ней, однако мой долг – быть рядом с королем и королевой. Я не могу бросить их. Но герцогиня, или курфюрстесса, как мы теперь должны ее называть, ибо муж ее после бесконечных усилий, произведен, наконец, в курфюрсты, очарована Морисом и назначила его капельмейстером – замечательное начало карьеры. В его обязанности входит обучение детей королевских кровей, исполнение государственного гимна, сочинение пьес для особых случаев, и жалованье ему положили значительное.
