Анна Антоновская - Жертва
За другим столом Иван Хохлов и Богдан Накрачеев в алтабасовых кафтанах и широких казацких шароварах горделиво сидели рядом с Карчи-ханом, напротив чопорного сэра Ралея. Прислужники едва успевали подносить блюда послам атамана Заруцкого. Послы ели с легкой душой. Утром они, наконец, были приняты шахом, милостиво объявившим им свою волю помочь Марине Мнишек и атаману Заруцкому.
Хохлов и Накрачеев наливали полные чаши душаба – опьяняющего напитка, – крепости ради сыпали туда горстями индийский перец. Залпом опоражнивали чаши и заедали напиток целой индейкой или бараньим окороком.
На них смотрели с восхищением. Сэр Ралей даже перестал есть и отодвинул серебряную тарелку. Англичанин решил поразить Лондон рассказом о русском напитке, который он попробовал в Исфахане. Но из присущей ему осторожности сэр Ралей всыпал в душаб только ложечку индийского перца. Помешав, он, подражая русским, залпом опорожнил серебряную чашу. Крупный пот выступил на лбу сэра Ралея, он жадно силился вдохнуть воздух и выпученными глазами долго смотрел на Хохлова. С трудом вынув клетчатый платок, он стал вытирать хлынувшие слезы, бормоча по-английски:
– Бог мой, какой варварский напиток!
Дон Педро, откинувшись на подушки, бесцеремонно хохотал и тут же решил: «если русским понадобится помощь в поединке, моя шпага будет к их услугам».
Эреб-хан поспешил развеселить шаха рассказом о бедствии английского путешественника.
Посмеявшись, шах послал с везиром по пяти золотых туманов Хохлову и Накрачееву.
Еще одно лицо приковывало любопытные взоры. Кахетинский царь Теймураз, недавно похоронивший любимую жену Анну Гурийскую, прибыл в Исфахан по приглашению шаха, якобы пожелавшего утешить своего воспитанника в тяжелой потере.
Ханы помнили, как много лет назад, по настоянию шаха, кахетинский царь Давид прислал своего сына Теймураза к шаху Аббасу, пожелавшему воспитать будущего царя Кахети в духе магометанства.
Шаху понравился умный царевич, одинаково ловкий в метании копья и слов. Он решил обратить воспитанника в магометанство, но во всем послушный Теймураз твердо отклонял домогательства персидского духовенства. Он понимал, что христиане-кахетинцы никогда не доверятся царю-магометанину.
Во время спора о преимуществе магометанского рая над христианским пришло известие об убийстве царя Кахетинского, и Теймураз, получив наставления шаха Аббаса, поспешил в Кахети. Несмотря на пятнадцатилетний возраст, Теймураз, как прямой наследник, занял кахетинский престол.
Прошло десять лет, и трудно было узнать в возмужалом Теймуразе пылкого царевича. Что заполнило молодость Теймураза? Свист лезгинских стрел, лязг сабель янычаров и звон чаш на его свадьбе с дочерью владетельного князя Гурийского Мамия Первого.
Теймураз тайно содрогался при каждом вопросе шаха о его двух сыновьях – Леоне и Александре и с тяжелым сердцем согласился на свой брак с близкой родственницей.
Погруженный в думы, Теймураз не заметил, как закончилась пантомима «Смерть несчастного влюбленного».
Вердибег махнул рукой, раздвинулись зеркальные двери.
Впорхнули в Табак-ханэ юные танцовщицы. На стройных бедрах раскачивался бирюзовый и розовый шелк. Золотые змеи сверкали на смуглой коже. Поднимаясь на маленьких ножках, танцовщицы плавно закружились, застывая в обольстительных позах.
Из золотых курильниц расходился по Табак-ханэ фимиам и, точно одурманенные фиолетовым дымом, танцовщицы качнулись и все разом опустились на шелковые подушки. Осталась только самая гибкая, с глубокими глазами. Извивая пурпуровый шарф, едва касаясь ковра, она казалась нарисованной на персидской вазе. Томный взор танцовщицы был устремлен вдаль. Она протянула смуглые руки и застыла с полузакрытыми глазами. И вдруг, словно опьянев от сладострастных видений, откинула косы, переплетенные цветами, топнула ножками и зазвенела кольцами и браслетами. Не улыбаясь, целомудренная, в вызывающей позе, она закружилась еще стремительнее, еще сладострастнее.
Сефи-мирза, по знаку шаха, подошел к танцовщице и приклеил к ее щекам золотые монеты – знак высокого восхищения. Но она, словно не замечая подарка, извивалась в опьяняющем танце, не уронив ни одну из приклеенных монет. Внезапно она рванулась и исчезла за керманшахским ковром. Журчащие звуки флейты наполнили туманный зал.
Нугзар низко поклонился шаху Аббасу и осушил присланную шахом чашу с душабом.
– Пей, князь! Да будет бархатом дорога твоему коню, – милостиво улыбнулся шах Аббас.
– Ибо сказано, – добавил Эреб-хан, – веселье укорачивает путь и удлиняет удовольствие.
Нугзар учтиво крякнул и разгладил пышные усы:
– Удовольствие мое, благородный хан, омрачается разлукой с великим из великих шах-ин-шахом.
– Тебе будет сопутствовать счастливая звезда, ибо я отправил к Луарсабу посла с извещением, что ты и преданный мне Зураб находитесь под моим покровительством. Но я не хочу лишать Исфахан лучшего украшения, – добавил шах Аббас, откусывая персик, – тем более не могу отказать в просьбе матери Сефи-мирзы пригласить прекрасную Нестан остаться гостьей в шахском гареме.
– Ибо сказано: кто не совсем согрелся, пусть не уходит от солнца, – весело прибавил Эреб-хан, пододвигая Пьетро делла Валле золотую чашу с душабом.
Саакадзе с особым вниманием стал прислушиваться к словам шаха.
Дато сочувственно посмотрел на побледневшего Зураба.
«Заложницей оставляет», – подумал Зураб, подавляя крик. В миг вспомнились ему бесконечные походы, пройденные вместе с дорогим Саакадзе. Не раз в жаркой битве он подвергался смертельной опасности ради величия шаха. Так неужели награда за все испытания – потеря любимой Нестан?
Но почему потеря? Разве князья Эристави Арагвские не решили быть верными шаху Аббасу? И Зураб изысканно поблагодарил шаха.
– А ты, Хосро-мирза, не хочешь ли в Грузию? – хитро прищурился шах.
Ханы переглянулись: шах назвал петуха мирзою, значит отныне этот неизвестный грузин признается царевичем.
– Великий из великих шах-ин-шах, умоляю разрешить твоему рабу остаться у волшебного Давлет-ханэ, ибо сказано: от источника счастья уходит только глупец, – и Хосро низко склонился.
Довольный, шах пристально оглядел Хосро.
Караджугай-хан иронически шепнул Саакадзе:
– Хорошо ли ты посеял? Ибо сказано: что посеешь, то и соберешь.
Саакадзе слегка приподнял изогнутую бровь: неужели догадывается?
– Да, высокочтимый хан, я воспользовался подходящим случаем, ибо сказано: на плодородной земле и палка расцветет.
Караджугай-хан в раздумье погладил сизый шрам.
