Поль Феваль - Странствия Лагардера
Вот что гласило послание:
«Во имя неба, шевалье, уезжайте как можно скорее! Моего мужа только что вызвали к губернатору… Отдан приказ закрыть городские ворота… Но о воротах Гийом пока забыли… Через пять минут будет поздно… Бегите – и да поможет вам Бог!
Мелани».
– Это верно, – прошептал он, – надо последовать ее совету. Бедная женщина! Если бы не моя великая цель… Но я не имею права рисковать!
На пальце у него сверкал драгоценный перстень с арабесками[22] – это дорогое украшение он привез из Испании. Сняв кольцо, он передал его маленькому посланнику со словами:
– Отнеси это той, что послала тебя, и скажи ей, что Лагардер ее не забудет… Ты знаешь, о ком я говорю?
– Да! Это мадам Льебо… Она такая добрая!
– В путь! – сказал Лагардер своим спутникам. – Нам нельзя здесь задерживаться… Лошадей раздобудем в другом месте.
– В путь? – переспросил удрученный Кокардас. – Дьявол меня разрази! Не бывало такого, чтобы я выходил из кабака, не промочив себе глотку! У меня и без того много грехов… да не свершится святотатство!
И он, схватив обеими руками кувшин, полный вина, осушил его одним махом.
– Вот теперь, малыш, я готов последовать за тобой куда угодно, – сказал гасконец и добавил, повернувшись к хозяину постоялого двора: – А тебе, плут, я заплачу по-свойски!
Хозяин, получив кувшином по голове, с жалобным криком рухнул на пол, а трое друзей, обнажив шпаги, поспешно направились к ближайшим воротам Друэз.
Они оказались заперты.
Лагардер и его спутники ринулись в переулок; едва не заплутав в узких улочках и тупиках, они вышли к воротам Шатле, затем к воротам Эпар, затем к воротам Корню…
Всюду было закрыто, и вооруженные солдаты охраняли выход.
Второпях Лагардер забыл об указании прекрасной мадам Льебо и вспомнил о нем лишь тогда, когда направился к воротам Гийом. Приободрившись, он приказал своим спутникам ускорить шаг.
Увидев, что этот выход открыт, они с облегчением вздохнули: мышеловка не успела захлопнуться!
Им оставалось всего около двадцати туазов[23] до спасительных ворот, как вдруг из соседнего тупичка появилась дюжина головорезов с рапирами наголо. Возглавлял их подлинный геркулес, носивший знаменитое имя Сен-Боне.
Об этом семействе в Шартре до сих пор слагают легенды. Около Блеви два брата-разбойника выстроили крепость, из которой совершали набеги, убивая и грабя всех, кто попадался им под руку. Наконец одного из них казнили на городской площади, а голову водрузили на башню ворот Гийом.
Однако дурная трава хорошо растет. Вплоть до самой революции[24] в этих местах свирепствовала банда Оржер, состоявшая в основном из членов зловещего семейства. Покончить с ней удалось, лишь приговорив к смерти двадцать три человека и послав на каторгу тридцать семь.
К этой подлой семейке и принадлежал вожак разбойников – внук первого из казненных. Гонзага, не терявший времени даром, успел сговориться с ним: негодяи всегда легко находят общий язык. Впрочем, не исключено, что принцу уже приходилось пользоваться услугами Сен-Боне…
Итак, последнему заранее заплатили звонкой монетой и поручили убить Лагардера. Разбойники засели в засаду возле ворот Гийом, где было множество узких и грязных проулков, ведущих большей частью в тупики.
Филипп Мантуанский предусмотрел все, однако губернатору он все же благоразумно не стал говорить о нанятых для убийства разбойниках.
– Вам придется иметь дело с сущим дьяволом, – сказал он, – дьяволом, который сумел ускользнуть от топора королевского палача. Вам придется арестовать его по приказу монсеньора регента, а для этого нужно применить хитрость. Прикажите закрыть все ворота, оставив только один свободный выход. Он ринется туда, и вы возьмете его голыми руками.
Было решено оставить открытыми ворота Гийом – о чем не ведала прекрасная супруга Амбруаза Льебо, полагавшая, что речь идет о простой оплошности. И Гонзага, встретив на дороге Сен-Пре банду Сен-Боне, рыскавшую в поисках добычи, велел своим наймитам спрятаться поблизости и нападать безбоязненно, поскольку враги его поставлены вне закона.
Ему, конечно, было безразлично, что станется с бандитами, если они попадутся в руки губернатора, – он желал любой ценой избавиться от Лагардера, и в этой игре все ставки были хороши. Принц имел все основания надеяться, что шевалье не выйдет из Шартра живым.
Набранные им головорезы были такого разбойничьего обличья, что рядом с ними Кокардас с Паспуалем вполне могли бы сойти за ангелов.
– Эти рожи мне совсем не по душе, – проворчал, завидев их гасконец. – Ах, голубь мой, если это не национальная гвардия Шартра…
– То, значит, городские подонки! – заключил Паспуаль. Шевалье сосчитал нападавших: их оказалось двенадцать человек.
– По четыре на брата, – сказал он. – Достаточно убить двоих каждому, остальные удерут. Вперед!
Ему хотелось сразу же покончить с вожаком, однако Сен-Боне, набивший карманы золотом принца Гонзага, не желал рисковать и прятался за спинами сообщников.
Завязался ожесточенный бой, и вскоре раздались предсмертные крики вкупе с хриплыми стонами.
В окнах показались головы горожан, пугливо наблюдающих за сражением. Они во все глаза следили за таинственным шевалье, который прибыл в Шартр всего лишь час назад, но уже успел привести в волнение весь город.
Везде только и было разговоров, что о нем.
Когда разбойники стали падать один за другим, осмелевшие зрители принялись аплодировать и кричать «браво». Банда Сен-Боне наводила ужас на мирных горожан, на счету ее было множество злодеяний, совершенных с невероятной дерзостью и жестокостью. К. тому же все бандиты, кроме одного, были здесь чужаками.
Трое храбрецов, показывая чудеса виртуозного владения шпагой, снискали всеобщее восхищение. Они не получили ни единой царапины, а между тем вдоль улицы валялись безжизненные тела их врагов. У всех на лбу зияла кровавая дыра – роковой знак, приводивший в содрогание самых бесстрашных бретеров[25] и известный им под названием удар Невера.
Вероятно, он был знаком и кое-кому из бандитов, ибо оставшиеся в живых, не помышляя больше о нападении, бросились наутек так, словно пятки им смазали салом.
Все время, пока длилась схватка, за ее ходом неотрывно следила молодая женщина. Она стояла у окна дома, расположенного почти у самой крепостной стены, и смотрела только на Лагардера расширенными от страха глазами.
Шевалье, хоть и окруженный многочисленными противниками, ничего не упускал из виду и, естественно, вскоре заметил ее: бесстрашие и быстрота взора его были таковы, что он сумел разглядеть даже кольцо, еще недавно сверкавшее на его собственном пальце.
