Амеде Ашар - В огонь и в воду
— А я здѣсь дождусь, пока Господь Богъ призоветъ меня къ Себѣ дать отчетъ въ томъ, какъ я употребила дни свои.
— Не говорите этого, вы знаете — я не хочу разлучаться съ вами.
Мать нагнулась къ нему и поцѣловала.
— Ты ужь не увидишь больше замка Монтестрюка, милый Гуго, сказала она.
— Это почему? Онъ мнѣ тоже нравился со своими высокими башнями, куда я взбирался съ Агриппой и откуда такъ далеко было видно.
— Замокъ ужъ не нашъ и у тебя нѣтъ больше ни лошадей, ни пажей, ни шелковаго и бархатнаго платья, а у меня — ни каретъ, ни конюшихъ.
— Ихъ у насъ отняли?
— Нѣтъ, дитя мое… мы раззорились.
— Раззорились? повторилъ маленькій Гуго съ удивленіемъ.
— Ты не можешь понять этого слова теперь, но поймешь современемъ,
— Когда такъ, то что-же у меня остается?
— У тебя остается твое имя, сынъ мой.
— Славное имя! вскричалъ ребенокъ съ оживленнымъ взоромъ: Гуго-Поль де Монтестрюкъ, графъ де Шаржполь!
— Да, славное, сынъ мой, но съ условіемъ, чтобы ты возвратилъ ему прежній блескъ и сохранилъ его чистымъ и незапятнаннымъ.
— А что нужно для этого дѣлать, матушка?
— Надо трудиться безъ отдыха, чтобы сдѣлаться человѣкомъ и солдатомъ.
— Ну, я и стану трудиться и сдѣлаюсь человѣкомъ и солдатомъ.
— Поклянись! твой отецъ никогда не измѣнялъ клятвѣ и отдалъ жизнь свою, чтобъ сдержать данное слово.
Маленькій Гуго задумался, потомъ, подавая матери обѣ руки, сказалъ:
— Клянусь вамъ, матушка.
Можно сказать, что воспитаніе маленькаго Гуго, ставшаго графомъ де Монтестрюкъ, началось на другой же день послѣ того, какъ онъ въ первый разъ провелъ ночь въ Тестерѣ. Домъ этотъ былъ такъ далеко отъ замка, въ которомъ онъ родился, что окрестные жители, — которые вообще мало разъѣзжали въ эти далекія времена, а жили больше въ тѣни своей колокольни — никогда не видѣли графини. Она могла гулять по окрестностямъ, не опасаясь быть узнанной. Она выдавала себя за вдову капитана, убитаго на королевской службѣ, искавшую вдали отъ городовъ уединенія и покоя. Всѣ любили ее за молодость и задумчивую красоту, за проказы и миловидность сына и за дѣлаемое кругомъ добро, для чего она отдѣляла всегда бѣднымъ десятину изъ своихъ небольшихъ средствъ. Всякій кланялся, встрѣчая ее во вдовьемъ траурѣ. По воскресеньямъ въ церкви ей уступали особое мѣсто.
Однакожъ, при всей суровости, въ какую графиня де Монтестрюкъ заключила жизнь свою, несмотря на роковой ударъ, подсѣкшій ея молодость, бывали и у ней часы, когда приходили воспоминанія прошлаго. Ради чувства собственнаго достоинства, она не захотѣла позвать тогда графа де Колиньи, но неужели онъ самъ не отъищетъ ея изъ любви къ ней? Возможно-ли, чтобъ онъ забылъ ее до такой степени, что ужъ вовсе объ ней и не думаетъ? А какъ однакожъ онъ любилъ ее! Какъ онъ клялся всегда сохранить эту любовь! Не онъ-ли самъ еще, въ послѣдній часъ разлуки, предлагалъ ей отъискать новое отечество въ далекихъ странахъ? Тогда онъ былъ готовъ на всякія жертвы.
Когда эти мысли приходили ей въ голову во время прогулокъ по окрестностямъ Тестеры, Луиза чувствовала внезапный огонь въ сердцѣ и одна, медленнымъ шагомъ, со слезами на глазахъ, съ подавленными вздохами, шла по тропинкѣ отъ скромнаго дома до ближней дороги, на которой каждый день появлялись проѣзжіе. Дорога эта пролегала по забытой мѣстности, куда не доходило даже эхо событій, волновавшихъ Парижъ. Когда задумчивая прогулка приводила ее къ тому мѣсту, откуда видна была длинная желтая лента, служившая имъ со общеніемъ съ Ошемъ и Лектуромъ, а черезъ Ошъ и Лектуръ — съ Тулузой и Бордо, она садилась на камнѣ и жадно всматривалась въ двѣ точки на горизонтѣ, съ востока и съ запада. Когда поднималось вдали облако пыли, сердце ея начинало биться, она привставала и старалась разглядѣть фигуру всадника, поднимавшаго эту пыль. Но то не былъ Жанъ-де Колиньи, и она грустно опускалась опять на свой камень.
Прошли дни и недѣли, мѣсяцы и годы. Графиня де Монтестрюкъ оставалась все одна. Пришло время, когда она совсѣмъ уже перестала надѣяться; она покинула мечты свои и положила на свое сердце камень отреченія.
Я знала навѣрное, сказала она себѣ, что онъ забудетъ меня.
Съ этой минуты, между нею и Богомъ остался только одинъ сынъ.
Первые годы прошли въ глубокой тишинѣ. Внѣшнія событія не отзывались въ Тестерѣ ни малѣйшимъ шумомъ. Гуго росъ и укрѣплялся. У него оставалось смутное воспоминаніе о томъ, чѣмъ онъ былъ когда-то; но мать сказала ему, что по разнымъ причинамъ, о которыхъ онъ узнаетъ впослѣдствіи, онъ не долженъ говоритъ о прошломъ, и ребенокъ молчалъ. Онъ былъ порядочный буянъ по лѣтамъ своимъ, но въ немъ скрывалось что то твердое и честное, располагавшее всѣхъ въ его пользу.
День его проходилъ въ играхъ и въ ученьи, въ прогулкахъ и въ работахъ, развивавшихъ его силы. Онъ любилъ ходить съ крестьянами въ поле, любилъ работать съ ними серпомъ и топоромъ въ лѣсу. Разъ какъ-то мать застала его за плугомъ; онъ покраснѣлъ и бросилъ палку съ острымъ концомъ, которою погонялъ быковъ.
— Продолжай, сказала графиня, пахать не унизительно ни для кого.
Три раза въ недѣлю, добрый священникъ, полюбившій вдову и сироту, являлся въ Тестеру и училъ внимательнаго Гуго исторіи, географіи, словесности, латинскому языку и кое-какимъ обрывкамъ другихъ наукъ. Ребенокъ любилъ читать: въ длинные зимніе вечера, когда вѣтеръ бушевалъ на дворѣ и дождь стучалъ по крышамъ, онъ, запершись въ низкой комнатѣ, возлѣ матери, передъ веселымъ огнемъ камина, по цѣлымъ часамъ читалъ книгу о путешествіяхъ или о жизни славныхъ людей и пристращался къ дальнымъ экспедиціямъ и къ боевымъ подвигамъ, чудесные разсказы о которыхъ были у него передъ глазами; но что онъ любилъ особенно — это уроки Агриппы. Гуго еще не доросъ ему до плеча, а уже бился на шпагахъ очень порядочно.
— Вамъ не достаетъ только силы и привычки, графъ, говорилъ старый солдатъ, гордясь своимъ ученикомъ.
— Это прійдетъ, отвѣчалъ Гуго, отирая потъ съ лица.
Въ пятнадцать лѣтъ Гуго былъ другомъ, можно сказать — командиромъ всѣхъ дѣтей своего возраста. По воскресеньямъ ихъ собиралась цѣлая толпа къ нему подъ команду; онъ дѣлалъ большіе смотры на окрестныхъ лугахъ, строилъ съ товарищами крѣпости и окопы, окружалъ ихъ палисадами изъ кольевъ, потомъ дѣлилъ войско на два отряда, отдавалъ одинъ подъ команду смышленаго товарища, самъ становился во главѣ другаго, и начиналось большое сраженіе, оканчивавшееся закуской, которую доставляла графиня. Ни снѣгъ, ни холодъ, ни дождь, ни вѣтеръ ничего не значили уже для здороваго мальчика.
Гуго учился верховой ѣздѣ безъ сѣдла на лошадяхъ, возвращавшихся съ пахоты, и на жеребятахъ, которыхъ ловилъ на пастбищѣ. Никакая бѣшеная скачка его не пугала, никакая преграда его не останавливала. Упадетъ сегодня, а завтра опять принимается за то-же.
