Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Т. 3
Все мы как ни уговаривали его остаться и кончить дни свои в наших пределах, посреди ближних, прямо любящих и почитающих его родных, и как ни представляли ему, что здесь и спокойнее, и беззаботнее, и приятнее будет ему проживать поздние сумерки дней своих, но он никак на то не согласился; но, привыкнув к житью в своих низовых местах, восхотел неотменно опять туда ехать и там кончить свои дни, преисполненные бесчисленными горестями и печалями.
Итак, 29 числа сего месяца распрощались мы с сим любезным, добрым и почтенным старичком. И как все мы ни мало в том не сомневались, что мы его более никогда уже не увидим и тогда в последний раз с ним говорили, то сцена, бывшая при нашей с ним прощании, была прямо жалкая и такая, которую я описать никак не могу. Никого из всех нас, его родных, не было, кто не обливался бы слезами. Я сам, как ни крепок в таких случаях, но не мог никак унять слез, текущих из глаз моих.
А март месяц соделался только тем несколько достопамятен, что в начале оного, а именно 4–го числа, родилась у брата моего, Михаила Матвеевича, та дочь его Александра, которая осталась в живых для играния роля своей на театре света, но которая игра не принесла ни ей, ни родным ее ни малейшее чести и не один раз подавала повод сожалеть о том, что она и существует в свете; но по счастию понравилась ею фамилия не наша, а Бегичевых.
Что касается до меня, то я в последние зимние дни кончил третью часть экономических моих записок, собранных и переплетенных под заглавием «Плоды праздного времени», но которые сею частью тогда и кончились.
Начало наступившей в конце марта месяца у нас весны ознаменовали мы разделом между собою нашего Удерева. Ближний сей и подле самой деревня нашей находившиеся песок, но разным обстоятельствам, не совсем еще разделен и нужно было еще разделить в нем некоторые места.
И как мне на свою часть хотелось приняться и всю ее почистить и оправить, то и убедил я соседей своих в окончательному его разделению; что и произвели мы 30 числа сего месяца; и я, кончив оной и сочинив план, и принялся за свою часть так прилежно, что препроводили там несколько дней безвыходно, со всеми своими дворовыми людьми, и надеялся произвесть тем себе неведомо сколько пользы; но последствие времени доказано, что не все то совершается, что мы себе иногда наверное воображаем и нередко происходит противное ожиданиям нашим.
Пасха была у нас в сей год в половине апреля, и оная достопамятна сделалась досадою и неудовольствием, которое я имел в первый самый день сих праздников на меньшего своего двоюродного брата Гаврилу Матвеевича, рассердившего меня на себя чувствительным образом.
В сем молодом человеке, на которого сначала я всех более надеялся, ибо он казался сколько–нибудь поумнее прочих, к особливому сожалению моему, характер открывался час от часу худший, — и чем более он возрастал, тем становился дурнейшим.
Будучи с самого малолетства воспитан с великим небрежением и очень худо, и привыкнув смаленьку допивать остатки из рюмочек, наследовал он от отца своего все дурное в нем бывшее, а из хороших его свойств ничего. А как и гвардия, в которой он служил, нимало его не поправила, а испортила еще более, то не успел он начать приходить в лета, как и оказались в нем свойства завистливого. своенравного, вздорного, вспыльчивого, упрямого, лукавого, ненавистного, корыстолюбивого, враждебного и такого человека, с которым трудно было ладить.
Покуда, он был молод, до тех пор имел он ко мне должное почтение и уважение, и я им был доволен, и он следовал во всем моим советам. Но как сие людям его, находящим в том свои интересы, когда господа между собою ссорятся, было неприятно, а они охотнее хотели видеть его самовластии и ни от кого ни в чем независимым, дабы самим им управлять им было можно; то не успел он подняться на ноги, как и начали они мало–помалу его к тому приготовлять и всякими бездельническими выдумками и клеветами впивать в него на меня злобу; и вскоре действительно до того довели, что он со мною рассорился.
Я, не зная всего, а примечая только за несколько времени некоторую отмену в поведении сего молодого человека против меня, дивился только тому и, ведая, что я не подал и не подавал в досаде на себя ни малейшей причины, не понимал, за чтобы он по–видимому на меня дулся; но в помянутой праздник доказал он всем себя прямо.
Случилось сие при разговоре о пастухах и дело стало на них. Ему, по заведенной давно уже очереди, следовало в сей год становить опять своих пастухов; но он вдруг и несправедливейшим образом запировал, и не только не хотел ставить оных, но будучи всех нас моложе и прямо еще молокососом, вздумал всеми нами играть, над нами насмехаться, нас нимало не уважать, а становить самого себя из всех первым и все сие сопрягать с невежливостью и такою грубостью, какой все мы от него нимало не ожидали.
Не могу изобразить, как мне все сие было досадно, а особенно, когда из нескольких слов, проговоренных им в неистовстве, я мог заключить, что я кем–то ему был оклеветован и ему то обо мне внушено, чего у меня никогда и на уме не было.
Словом, я так был им в сей день раздражен, что не хотел впредь с ним, как с негодным и неблагодарственным человеком, иметь никакого дома, а презревши, оставить его собственному произволу, хотя то было мне очень больно.
Но, по счастью, ссоришка сия продлилась не долго, но на той же неделе кончилась. Не успела сойтить с него дурь, как увидел он, что поступил против меня и против всех крайне дурно и глупо, и начал сам уже к нам забегать и стараться опять с нами поладить; на что мы хотя тотчас и согласились, но худое мнение, вперенное (в) нас о себе, не мог уже он истребить из нас до самого конца своей жизни.
Не успела вскрыться весна и настать май месяц, как принялся я за снимание на план нашего Шаховского леса, которым положили мы учинить начало нашему разделению лесов. И как нужно было с согласия всех назначить лесу сему границы, то сотовариществовал мне в сем деле сосед мой Матвей Никитич, как имеющий величайшее в нем соучастие; а в последующий за сим июнь месяц, мы лес сей и разделили.
О котором разделе замечу я только то, что хотя бы мне за труды и хлопоты мои и можно б было требовать того преимущества, чтоб взять на свою часть где мне лучше рассудился; но я того никак не сделал, но, сняв лес на план и разбив его с одного назначенного в средине пункта в треугольники, и вычислив все оные аккуратнейшим образом и назначив одно место, с которого бы начать делить, предложил, чтоб всем нам кинуть жребий и чтоб назначил нам оной, кому из нас намеривать первую, следующую ему по препорции четвертной его дачи часть, кому подле его другому, кому третьему и так далее, дабы дело сие было самое безгрешное и никто не мог иметь на другого ни малейшего неудовольствия.
