Иван Дроздов - Похищение столицы
— Нет, не была.
Грузин снова оглядел ее с ног до головы и уже тише проговорил:
— Мужчин знаешь?
— Как это?
— Ну так… мужиков? Что — нэ понимаешь?
Екатерина потупилась и будто бы покраснела. Сказала тихо:
— Не знаю. Никого я не знала.
— Скажи, девка — ты верно говоришь? Мне важно знать.
— Не вру я.
Толстый обратился к носатому:
— В чем дело?
— А вот! — ткнул рукой в Артура. — Какой–то суданец, видно, богатей — дает ей сто тысяч. И она хочет ехать с ним.
Толстый — к Екатерине:
— Милая! Ты уже получила дэньги, продалась — назад ходу нэт. Мы этого нэ любим.
— Я не из тех, которые продаются. А деньги ваши — вот они. Возьмите.
Толстый схватил ее руку с пачкой денег, заговорил:
— Нэт уж, хорошая. Дэньги твои. И вот еще от меня пять тысяч. Бери. Но только будэшь делать то, что мы прикажем.
Екатерина взяла и эти деньги. И долго их считала — и так, чтобы все видели. «Суданец» нервничал, порывался заговорить с переводчиком. И что–то сказал ему, а тот громко перевел:
— Господин дает триста тысяч!
Тогда толстый залопотал по–своему: быстро, испуганно. А уже в следующую минуту три грузина схватили Артура, а три других — Екатерину. Потащили к заборчику, возле которого стоял их «Мерседес». Но как раз в этот момент, словно из–под земли, вылетела стая дюжих парней в штатском, похватала кавказцев, повалила их на землю, надела наручники. Обыскали и как дрова побросали в кузов японского пикапа. Екатерину и Артура проводили в их машину и разъехались. Вся операция заняла минут пять. Артур, сидя в углу салона у затененного окна, видел, как у входа в театр имени Пушкина стояла стайка нарядно одетых людей и ошалело смотрела на то место, где только что была так блестяще разыграна сцена из нашей новой жизни.
Но самые необыкновенные вещи для Артура стали происходить после этой первой и, кажется, успешной боевой операции. По лицу Катерины, — так он мысленно ее называл, — и по всему ее поведению понимал, что она довольна и его ждут какие–то ее откровенные с ним объяснения. И эти объяснения произошли в тот же вечер, когда они вернулись с задания, переоделись, и заказали ужин в кабинет майора. Сидели за круглым столиком, кидали друг на друга возбужденные взоры, улыбались. Большие и круглые серо–зеленые глаза Катерины были влажны от переполнявшего ее удовлетворения и даже как будто бы счастья, от всего только что пережитого. Он также кидал на нее счастливые взгляды и едва сдерживал ликование. Так, наверное, чувствует себя артист, блестяще сыгравший роль или исполнивший номер и сорвавший бурю аплодисментов.
— А вы молодец, — заговорила Катя, — вы прирожденный актер, вам бы в кино роли играть. Я на вас смотрела, — как вы лопотали на своем суданском, — и чуть было не расхохоталась. Этих бедных грузин вы так дурачили…
— Вы тоже…
— Я?.. Что я! Мое дело несложное, сверкай коленками, да считай деньги, чтобы те, кто нас снимал, представили бы начальству хорошие доказательства их преступной торговли.
— Но, во–первых, такие коленки надо иметь…
Майор покраснела и склонила над тарелкой голову, но еще пуще покраснел Артур, тут же пожалевший о таком глупом комплименте. Майор его выручила:
— Я вынуждена демонстрировать себя… почти как натурщица перед художником. Однако, что же делать? Служба такая.
Неожиданно перешла на шепот — едва слышный:
— Больше ни слова. Мы с вами должны уметь молчать.
После ужина майор сказала:
— Завтра я даю вам выходной. Но об одном прошу: молчать как рыба. Самое большее, что можете сказать близким людям — работаете в милиции. А сейчас я вас могу подвезти до метро. Пойдемте.
И они хотели выйти, но зазвонил телефон: майора вызывали к начальнику.
Автандил ходил по кабинету и на манер Сталина курил трубку. Она все время тухла, и он ее раскуривал. Очевидно, и это было воспринято от великого вождя.
Екатерина громко по всей форме доложила и оставалась стоять в положении смирно.
Полковник заговорил:
— Я уже смотрел пленку, мне понравился ваш цирк. Лысый артист хорошо играл роль.
Полковник замолчал. Молчала и майор. Ей нечего было добавить к тому, что увидел на экране ее начальник. А кроме того, Автандил любил паузы. Это добавляло к его словам величия.
Стоя у окна и не поворачиваясь к собеседнице, полковник тихо спросил:
— Сколько вы получили дэнег?
— Семь тысяч.
— Ого! Это хорошая сумма. Но пачему–то я их нэ вижу. Ви нэ думаете их сдавать государству?
— Нет, не думаю. Вы знаете, я купила швейную фабрику и мне нечем платить людям зарплату. Вот эти деньги я и передам своим рабочим. Они и есть государство.
Автандил ничего не говорил. Стоял у окна и будто бы тяжело дышал. Заговорил в своей манере:
— Вам нэ кажется, что вы много себэ позволяете?
— Нет, не кажется. Деньги мне нужны, и я их пущу на дело. Я получила их за свою опасную работу. А вам если нужны деньги, вы возьмете их у того толстого грузина, которого мы привезли в наручниках. И можете взять у него не семь тысяч, а семь миллионов. Он уже в этом году продал за рубеж не одну сотню русских девушек. Между прочим, грузинских девушек он не продает. Чеченских — тоже.
Ответ был дерзкий, но Екатерина знала, с кем говорила и на что рассчитывала. Она была уверена, что полковник был не грузином, а обыкновенным чеченцем, что в его обязанности не входила борьба с торговцами живым товаром; он лишь отнимал у них львиную часть выручки. Свои поборы он делил на несколько частей: одну отправлял в Чечню, другую, — и это была доля основательная, — раздавал вышестоящим начальникам, а те уже несли деньги в мэрию, в министерство и, может быть, даже кому–то из кремлевской администрации. В этой сложной и хорошо налаженной игре Екатерина была козырной картой. На нее, как бабочки на костер, летели особо богатые люди; от них нередко в сейф Автандила валились многие сотни тысяч, а несколько раз сюда в кабинет наличными принесли по миллиону. Артур, с его знанием нескольких языков и восточным видом, был настоящей находкой для Автандила, и Катя, понимая это, в разговоре с шефом могла прибавить металла.
— Ну, хорошо, — смилостивился Автандил и пальцем поманил к себе Екатерину. — Дэньги — это бумага. Нэ будем о них говорить. Поговорим о делах сердечных.
Он хотел обнять Екатерину, но она ударила его по руке и отстранилась. Ничего не сказала и вышла из кабинета.
К себе вошла покрасневшая и взволнованная. Артур спросил:
— Что с вами? Он вас обидел?
— Это чудовище домогается моей любви. Подумать только! Он бы посмотрел на себя в зеркало.
