Иван Дроздов - Морской дьявол
Вошла молодая женщина и стала расставлять кофейный прибор. А когда она вышла, посол заговорил:
— Расскажите толком: что у вас ко мне за дело? Чем я вам могу помочь?..
И когда Барсов коротко и без надежды на успех объяснил цель своего визита, дипломат, окончательно обретший форму и спокойствие, допивший третью рюмку коньяка, негромко, и как бы кого–то опасаясь, сказал:
— Может быть, вы слышали: тут, в столицах восточных стран, курсирует русский олигарх, владелец миллиардов; вот он мог бы запустить в дело ваш завод, и не только ваш. Я однажды был приглашен к нему на обед, и там, в кругу своих сотрудников, он обронил фразу: «В Питере до сих пор лежит на мели гигантский завод ”Светлана“, я бы мог его откупить».
— Что это значит — откупить?
— Скупить акции. Но, конечно, по дешевке, как он скупил почти весь рыболовецкий флот на Дальнем Востоке, а еще за бесценок купил какой–то авианосец, а потом за большие деньги перепродал его Китаю. Он сейчас как коршун кружит над Грецией, Турцией и Болгарией, высматривает, где что лежит, скупает и затем или перепродает втридорога или налаживает производство. Мне думается, вы своим самолетом могли бы его заинтересовать.
— А те семь чиновников?..
Посол сморщился как от зубной боли, махнул рукой:
— А-а!.. Чиновники!.. Какие чиновники?.. Да у него любой министр сидит в кармане. Один еврейский мудрец еще сотни лет назад сказал: «Дайте мне деньги, и мне будет неважно, какое в стране правительство». У Яши миллиарды! Да вы хоть на минуту можете представить, что такое миллиард?..
Барсов ответил с задумчивостью в голосе:
— Могу, могу я представить, что это такое, но только мне непонятно, как этот Яша забрал у России такую кучу денег? Я в старые добрые времена платил рабочим восемь миллионов в месяц, а завод давал продукцию на сто миллионов, и всем было хорошо — и государству и рабочим, а тут вдруг какой–то субъект — он, очевидно, и человек–то молодой — взял да уволок из России такие деньги! Да что же это вы, демократы, вместе со своим Ельциным натворили в нашем Отечестве! И как это мне понять, чтобы один человек — какой–то Яша! — загреб в свои карманы миллиарды?..
Посол улыбнулся; он, казалось, был доволен тем, что так разворошил собеседника, — и продолжал с гордостью в голосе:
— Слышал я, какой–то поэт говорил о загадочности русской души. Тут она и сказалась, эта самая загадочность: тысячу лет работал русский народ, сеял хлеб, строил города, заводы и воевал в бесчисленных войнах, границы державы своей раздвинул на пятнадцать тысяч километров, а потом все богатства свои сунул в карман Яше Файнбергу, недоучившемуся виолончелисту. Свой же народ обрекли на вымирание, по миллиону в год валитесь от голода и холода, да от ядовитой водки. Женщины рожать перестали. А?.. Хороша загадочность!.. Вы бы хоть признались в своем поражении. Умные люди в такой ситуации капитуляцию подписывают.
Нахмурил брови Барсов, голову свою на грудь уронил. Большую правду слышал он в словах дипломата, и будто бы горечь обиды звучала в его голосе. «А, может, и он патриот, как и я, и напрасно я на него накинулся», — думал он с досадой. И проговорил тихо, с чувством едва осознанной вины:
— Самолет у меня уникальный, такого нет в мире. Мне бы контракт заключить.
— Нужны деньги, большие деньги. У вас–то ведь, наверное, их нет?
— Да, конечно, — на счету завода гроши остались. Я и сюда–то прилетел на чужие, заемные. Олимпийский чемпион в моей команде, так он нам и гостиницу оплачивает.
— Мы тоже не из богатых. Но вот Файнберга изловить я попытаюсь. Ему самолет покажете. И если он почует выгоду — сделка обеспечена. Но учтите: львиную долю прибылей он будет класть себе в карман. Деньги даст лишь в том случае, если ему процент засветит.
— Пойду и на процент. Мне бы лишь завод запустить.
Посол с неожиданным проворством поднялся и устремился к закрытому шкафу, он стоял в правом углу кабинета у двери. Достал оттуда папку и положил ее перед носом Барсова. Петр Петрович раскрыл ее и на первом же листе увидел контурный рисунок своего самолета. И не спеша пролистал страницы, на которых изображались все главные узлы его летательного аппарата, — особенно же, «подбрюшного» двигателя, который обеспечивает вертикальную, или, как говорят конструкторы, вертолетную посадку. И возвратил папку со словами:
— Рисунки художника–дилетанта. Для конструкторов они не представляют интереса.
Посол спокойно возразил:
— В этих чертежах — принципы и идеи. А это уже само по себе многого стоит.
— Да, конечно, но математические расчеты и конкретные решения… Они у меня в голове. Их я даже не доверил бумаге.
Наступила пауза, в течение которой собеседники смотрели друг на друга. Петр Петрович имел обыкновение «читать» человека как книгу. Он с молодых лет ходил в начальниках, в тридцать лет был назначен главным конструктором завода, по долгу службы выслушивал людей самого различного толка, принимал решения, и эта его служебная необходимость выработала в нем способность видеть сидевшего перед ним человека, быстро проникать в смысл его интересов. Давно он понял: даже самые сокровенные тайны человеческой души копошатся в глазах и редкому удается выразить взглядом игру ложных страстей и чужие лукавые мысли. Глаза как экран компьютера: на нем изображено только то, что в вашей памяти, в вашем сердце и сознании. Но сейчас для Петра Петровича был тот редкий и непонятный случай, когда в глазах собеседника он читал одно лишь смятение, одну прихотливую игру вдруг проснувшегося интереса и тревожных, почти панических сомнений. Лицо посла было разобрано, растерянно; из глубин глаз то коричневых, то непроницаемо черных на мгновение выпрыгивали веселые зайчики, но тут же они пропадали, глаза суживались и тревожно прядали то в одну сторону, то в другую. «Дипломат высокого ранга, — думал про себя Петр Петрович, — трудный орешек, его нескоро и разгрызешь».
Неожиданно посол сказал:
— Мое имя Альберт Саулыч.
— Я знаю.
— Не странно ли? — Альберт! Как ваш генерал Макашов. Но я не жидоед.
— И это мне понятно. Два Иванова жидоеда послом не назначат.
— Кто такие — два Иванова?
— Министр иностранных дел и его заместитель. Оба они Ивановы. Председатель Совета безопасности — тоже Иванов. У нас в правительстве много Ивановых. Говорят, Иван — древнееврейское имя. Вот парадокс: Иван — визитная карточка русских, но он же, выходит, и не чужд евреям.
— А-а, я вас понял. Но меня назначали не Ивановы, а Шеварднадзе. Это был порядочный человек.
— Шеварднадзе — порядочный человек? Да его сейчас ненавидит всякий русский!
