Николай Харин - Снова три мушкетера
— Какие доказательства, подтверждающие правоту ваших слов, вы можете привести, молодой человек?!
— Господин комендант, я не привык, чтобы со мной разговаривали в таком тоне. В мои намерения вовсе не входит убеждать вас в чем бы то ни было. Корабль, на котором я плыл, к большому несчастью, принесло в Ла-Рошель, она терпит тяготы осады, меня расспрашивают о том, кто я и откуда, — я понимаю причины, по которым это делается, но подвергаться вашим допросам, а тем более что-либо вам доказывать я не собираюсь!
Наступило неприятное молчание. Бледный рассвет проникал сквозь окна, напоминая о ходе времени, для которого любые осады, любые войны не больше, чем движение песчинок в песочных часах Вечности. Вставало солнце.
— Я уже слышал о гибели Бэкингема, но эту весть в Ла-Рошель принес парламентер из вражеского лагеря. У меня нет оснований верить вам, сударь.
— Я охотно примирюсь с любым выводом, который вам будет угодно сделать, господин комендант, из нашей с вами беседы. Еще раз прошу вас заметить, что мне от вас ничего не надо, кроме разве что соблюдения тех простейших правил приличия, которые приняты в цивилизованном мире. Волей ветра и волн наша фелука попала к вам, но если запасы рыбы, что будут найдены в трюмах нашего судна, в силу тяжелого положения города вы вольны рассматривать как трофеи, то экипаж и пассажиры не являются вашими пленниками.
Д'Артаньян замолчал, исчерпав запасы своего красноречия. Неожиданная мысль поразила его. Он снова вспомнил голодные глаза конвоировавших его солдат и их впалые лица.
— Я думаю, что продолжать защиту крепости, когда ее защитники лишены не только еды, но и надежды на помощь английского флота, бесчеловечно. И в первую очередь по отношению к самим ларошельцам. Может быть, среди ваших людей есть англичане, которые знают, я хотел сказать — знали, герцога и его камердинера, возможно — секретаря.
— А вы что, настолько близко были знакомы с лордом Бэкингемом, что в состоянии описать, как выглядят его секретарь и камердинер? — В голосе коменданта послышались нотки удивления.
— Мне пришлось побывать у герцога в его дворце в Лондоне. Это было еще до начала военных действий.
— Англичан в городе немало, но вряд ли кто-то из них мог настолько близко знать герцога, — размышляя, проговорил комендант.
Внезапно лицо его прояснилось. Казалось, он пришел к какому-то решению.
— Ла Вьеваль, позовите сюда господина Джейкобсона. Он мне нужен по срочному делу, — крикнул комендант, обращаясь к стражникам, стоящим у дверей его кабинета. — Этот английский офицер участвовал в десанте на остров Ре, он близко знал герцога; кажется, одно время он состоял при нем в качестве адъютанта, — пояснил комендант, обращаясь к д'Артаньну и внимательно наблюдая за выражением его лица. — Джейкобсон был ранен при поспешном отступлении с острова, его подобрали наши люди. Он поправился и теперь служит примером для лучших, защищая бастионы Ла-Рошели с отвагой и хладнокровием, свойственным этой гордой нации.
Ожидая, покуда приведут англичанина, комендант молча барабанил пальцами по столу. Мушкетер тоже не нарушал воцарившейся тишины.
Неожиданно дверь растворилась, и в кабинет вошла девушка лет девятнадцати или двадцати, настолько грациозная и привлекательная, что д'Артаньян непроизвольно повернулся к ней и задержал на ее лице свой взгляд немного дольше, чем это диктовалось правилами приличий.
Увидев, что в кабинете находится незнакомый дворянин, девушка остановилась в нерешительности.
— Простите меня, крестный. Я не думала, что у вас посетитель в столь ранний час, и зашла пожелать вам доброго утра, — сказала она, и д'Артаньяну почудилось, что в доме заиграла музыка.
Д'Артаньян с удивлением рассматривал неожиданную гостью, хотя, как явствовало из обращения ее к коменданту, она была здесь скорее хозяйкой.
Тем временем комендант, несколько смягчившись, — во всяком случае, на лице его появилось выражение какого-то еле пробивавшегося через ледяные заслоны теплого, искреннего чувства, — приветствовал ее словами:
— Ничего, Камилла, ты не будешь мешать нам. Просто мы несколько засиделись с господином де Кастельмором.
Девушка тряхнула головкой, отчего черные ее локоны пришли в легкий беспорядок, и это сделало ее еще более очаровательной.
— Так, значит, вы еще даже не ложились! — воскликнула она. — Нельзя так относиться к своему здоровью — вы не спите дни и ночи напролет! А вы, сударь, право же, поступаете нехорошо — ему нельзя столько работать.
— Разрешите вам представить мадемуазель Камиллу де Бриссар, дочь моего старого боевого друга, к великому несчастью, умершего, когда Камилле едва исполнилось шесть лет. Я ее крестный отец и опекун, что дает ей основания осуществлять самый строгий надзор за моей деятельностью, — заметил комендант, снова возвращаясь к своему холодному и несколько неприязненному тону.
Видимо, хорошо знавшая характер своего опекуна, девушка непринужденно и очень грациозно приветствовала д'Артаньяна и, сейчас же распрощавшись с мужчинами, вышла из кабинета.
Тем не менее эта мимолетная сцена возымела некоторое действие на настроение коменданта Ла-Рошели. Он, казалось, впервые за все время разговора или, скорее, допроса, если взыскательный читатель найдет более подходящим именно это слово, вспомнил, что у него есть в этой жизни другие дела помимо военных вопросов и хлопот, связанных с обороной города.
В этот момент у дверей послышались шаги, громкие голоса требовали пропустить их к коменданту, что, впрочем, было сразу же исполнено. Очевидно, человек, за которым посылал комендант, был приведен.
Двери распахнулись, и в кабинет, тяжело ступая ногами, обутыми в высокие ботфорты, вошел очень рослый человек в шлеме и кирасе, защищавшей его туловище спереди. Такие доспехи в ту эпоху носили английские кирасиры. Вошедший человек был светловолос, на его веснушчатом лице с тяжелой челюстью сияли ясные голубые глаза, которые смотрели на свет Божий с той смесью упорства, переходящего в упрямство, и почти детской простоты и бесхитростности, которая встречается подчас именно у жителей Британских островов. Изо всего этого следовало, что вновь прибывший и есть ожидаемый комендантом англичанин Джейкобсон.
— Извините меня, Гарри, что я так рано поднял вас, — сказал комендант, устало кивая вошедшему. — Но вы необходимы мне по важному делу, если только одна человеческая жизнь так уж важна на этой войне.
Глава пятая
«Goddamn!»
«Однако он опять принялся за свое, — подумал д'Артаньян. — Неужели этот упрямец так непреклонен в своем решении уморить голодом всех оставшихся в живых ларошельцев, а меня вздернуть во что бы то ни стало? Ведь он, кажется, понимает, что нет дыма без огня, а следовательно, герцога действительно уже нет в живых. Но нет, почтенный комендант хочет удостовериться, кто же принес ему неутешительную весть — друг или враг, и, если подтвердится последнее, он из принципа повесит меня, после чего все равно сдаст город, так как другого ему не остается».
