Энн Бенсон - Огненная дорога
— Как вы нашли меня? — только и спросил он.
— Я знал, где вы, с самого первого дня, как вы пришли сюда. У меня среди ваших солдат был шпион. Один из охранников, которых вы так искренне презирали и так ловко обманули. Однако заметить его вы никак не могли, он затерялся среди ваших тысяч. К тому же у вас хватало других забот, так он сказал.
— И он…
— Погиб в бою? Почти. Однако ваша дочь помогла ему, и он выжил. — Де Шальяк бросил на Кэт уважительный взгляд. — Этот человек посылает вам самые сердечные благодарности и обещает, что никогда больше не будет держать вашего отца в плену.
Она еле заметно улыбнулась, при виде чего Алехандро воспрянул духом.
Де Шальяк указал на ее живот.
— Дитя Гильома Каля, надо полагать.
Алехандро кивнул.
— Когда ожидаются роды?
— Скоро, мне кажется, хотя точно сказать не могу.
— Встаньте, мадам, будьте так любезны, — сказал де Шальяк.
Кэт вопросительно поглядела на Алехандро, но тот лишь удивленно вскинул брови. Она встала.
— Повернитесь боком, чтобы мне лучше было видно. Обтяните вокруг живота платье.
Она так и сделала.
— Дитя совсем низко, — заметил де Шальяк.
— Неудивительно, — ответил Алехандро. — На животе почти не осталось плоти, чтобы удерживать его выше.
— Да, и все же ребенок опускается так низко, только когда готов выйти. Думаю, она родит в течение недели.
— Откуда у вас такие знания в этой области? Я всегда считал, что вы выше простого акушерства.
— Я королевский акушер, или, точнее, был им, пока пользовался расположением его величества.
— Père, — спросила Кэт, — это правда может произойти так скоро?
— Уверен, — сказал де Шальяк, не дав Алехандро возможности ответить. — Поэтому лучше вам вернуться со мной в Париж.
Алехандро прищурился, устремив на него подозрительный взгляд.
— Чтобы снова стать вашим пленником? Никогда.
Де Шальяк встал, сердито глядя на Алехандро.
— Глупец, вы весьма упрямый, неблагодарный гость. И стараетесь ревниво утаить в себе то немногое, что меня привлекает в вашем обществе. Если не хотите поделиться со мной своим знанием, что же… оставайтесь или уходите, мне все равно. Однако учтите: если вы станете моим гостем, я буду обязан кормить вас. В наши дни это дорогого стоит.
Эта неожиданно обличительная речь ошеломила Алехандро, он недоуменно смотрел на француза. Потом, снова обретя дар речи, спросил:
— Тогда зачем…
— В Париже чума, — ответил де Шальяк. — Вы нужны там.
«Наконец-то, — подумал Алехандро. — Теперь с ним можно будет заключить сделку».
— А что с моим золотом?
— Оно у меня, и вы его получите.
— А рукопись Авраама?
— Увы, она у Фламеля, — ответил де Шальяк.
Алехандро привскочил, как бы собираясь нанести своему собеседнику удар.
— Вы подарили рукопись ему?
— Он так умолял меня.
— Но он же не в состоянии прочесть ее!
— Он обещал найти человека, который закончит перевод.
— И потом использует эти знания, как пожелает! И вовсе не в интересах тех, для кого они предназначались!
Де Шальяк вздохнул.
— С этим ни вы, ни я ничего не можем поделать. Рукопись случайно попала вам в руки, а потом, тоже по чистой случайности, ушла к Фламелю. В сердце своем он человек неплохой, хотя и высокомерный, без всяких на то оснований. Он достойно поработает с ней. Так или иначе, рукопись уцелела и без вашего пригляда во время своего долгого путешествия через века. Почему вы считаете, что ей требуется ваша защита? — Де Шальяк встал и принялся расхаживать по комнате. — Кто-то скажет, что эта рукопись имеет собственную волю. Кто-то другой решит, что она подчиняется воле Божьей и окончит свой путь там, где Он сочтет нужным.
Алехандро долго молчал, с неожиданным для себя чувством смирения.
— И теперь вы верите тому, что я рассказывал вам о лекарстве от чумы. И даже верите тому, что я говорил о крысах?
— Я не в том положении, чтобы позволить себе не верить. И я дал дофину клятву найти хоть какое-то лекарство. Видите ли, наш будущий пациент — младший сын принца Лайонела и графини Элизабет.
Алехандро с трудом сглотнул.
— Я не могу.
— А я считаю, что вы обязаны ей и сделаете это, коллега.
Алехандро повесил голову и потом взглянул на Кэт, испрашивая ее позволения. Она чуть опустила веки, безмолвно ответив «да».
Алехандро снова поднял глаза на де Шальяка.
— В той комнате, где вы держали меня…
— Да. Служанка нашла бутылку. Она могла просто выбросить ее вонючее содержимое, но вместо этого принесла бутылку мне. И сейчас она у меня.
— Значит, лекарство сохранилось.
— Может, не в полном объеме, я точно не знаю. Знаю только, что ваше сокровище по-прежнему отвратительно пахнет, так что, надо полагать, оно не утратило своих свойств. Я рад, что не избавился от него.
Когда они покинули дом, Алехандро увидел двух привязанных к столбу коней — и никакой охраны. Он удивленно посмотрел на француза.
— Вы прискакали сюда один? Прихватив с собой лишнюю лошадь?
— Сейчас на дорогах нет разбойников.
— Как? Почему?
— Все они мертвы, коллега. Убиты. Наварра и де Куси казнили всех, кого подозревали в такого рода промысле. И конечно, с их точки зрения любого человека, вымаливающего еду для своей семьи, можно рассматривать как разбойника. Вот почему я ничего не опасался.
«И однако, нас Наварра не тронул, — подумал Алехандро, — выполняя данное Гильому обещание. Для такого чудовища, как он, это можно рассматривать как благородство».
Он безмолвно возблагодарил душу Гильома Каля, надеясь, что тот обрел вечный покой.
Говорить о Кале было слишком мучительно, но Алехандро всю долгую зиму думал о нем, пытаясь представить себе, каковы были его последние часы. Противостоял ли он с откровенным презрением своим мучителям, издеваясь над ними в ответ на их издевки, понимая, что другой возможности не будет? Или стоически молчал, когда Наварра и де Куси разглагольствовали о своем заговоре с целью разделаться с ним?
«Наверняка для него было шоком услышать, — думал Алехандро, — что в союзе с ним не было никакой нужды, поскольку дофин не сумел собрать сколько-нибудь значительное войско, и что Наварра не будет сражаться с наследником французского престола».
Тем не менее Каль сумел добиться от Наварры торжественного обещания не причинять вреда его жене и, видимо, сделал это с такой страстью, что даже этот негодяй не нарушил его.
Алехандро часто задавался вопросом: а не Гильом ли ранил короля Наваррского в руку, заслужив таким образом его уважение? Когда Карл велел обработать его рану, она выглядела так, что вполне могла быть нанесена за день до того.
