Синтия Хэррод-Иглз - Подкидыш
– Где Констанция? – спросил Нед, Маргарет же шагнула вперед, чтобы освободить Ричарда от его ноши.
Ричард, казалось, совершенно не понимал, что происходит; он переводил взгляд с одного своего родственника на другого, и только сейчас все заметили, что лицо его под слоем дорожной грязи было бледным и очень худым, хотя огромная борода и длинные вьющиеся волосы скрывали это.
– Дай мне ребенка, – повторила Маргарет, протягивая руки.
Ричард встретился с ней взглядом.
– По-моему, малыш болен. Потому-то я и пришел. Мне кажется, ему нужен хороший уход, а я не знаю, что надо делать.
– Дикон, где Констанция? – вновь спросил Нед. На этот раз в его голосе уже звучала тревога.
Ричард грустно посмотрел на племянника.
– Она умерла. Констанции больше нет. Она испустила дух прямо на дороге две недели назад. Она все время чувствовала себя неважно после рождения Мики – вот этого ребенка. Ну, я и подумал, что нам следует пойти сюда. Но она не вынесла пути... Она умерла недалеко от Ридинга, и монахи похоронили её.
– Но как же ты кормил младенца? – в недоумении спросила Сесили.
В тот же миг Маргарет воскликнула:
– Господи, ребенок – сплошь кожа да кости! Мне кажется, он умирает с голоду.
Эдуард решительно выступил вперед.
– Ричард, ты бы лучше пошел сюда и сел, – распорядился он. – Мэттью принесет чего-нибудь поесть тебе и – это, как я понимаю, Илайджа? Иди сюда, дитя мое, не бойся, здесь тебя никто не обидит – Но малютка с чумазым личиком вцепился в грубый плащ своего отца и не проронил ни слова, тревожно переводя большие черные глаза с одного незнакомого лица на другое. – Маргарет, с младенцем нужно что-то делать. У тебя есть надежная женщина?
– Да... дайте мне подумать... пожалуй, лучше всего обратиться к Мэри, она – добрейшее существо, к тому же у неё двое собственных детей.
– Тогда прекрасно. Мэттью, отнесите этого ребенка к Мэри, пусть его вымоют, накормят и осмотрят. И немедленно возвращайтесь, чтобы сообщить своей госпоже, болен малыш или просто голоден.
– Слушаюсь, сэр, – проговорил Мэттью, осторожно взял крохотное существо на руки и покинул комнату, стараясь скрыть неудовольствие, вызванное поручением, которое явно выходило за рамки обязанностей дворецкого. Вскоре он вернулся уже без младенца, но с подносом мяса и хлеба для Ричарда и миской горячей овсянки для одетого в тряпье мальчугана и доложил, что Мэри позаботится о ребенке и сообщит им потом, как он себя чувствует.
Скоро Ричард и его старший сын уже сидели за столом, жадно поглощая пищу. Ели они как сильно проголодавшиеся люди, которые не видели хлеба не один, а по меньшей мере два-три дня. Остальные члены семьи сгрудились вокруг стола в сочувственном молчании, ожидая, когда Ричард сможет и захочет рассказать, что же все-таки случилось. Насытившись, он, казалось, явно пришел в себя, и изумление на его лице сменилось озабоченностью и скорбью.
Том попытался разрядить напряженную обстановку, сказав:
– Я не могу понять, как вам удалось остаться сегодня голодными? Ведь на улицах жарят целых быков!
– Жарят? Кто? Зачем? – удивился Ричард. – Я никого не видел, мы старались пробираться боковыми улочками. Но мне все равно показалось, что на улицах народу сегодня больше обычного.
– О, всего на несколько человек, которые празднуют коронацию нашего сюзерена короля Ричарда Третьего, – ответил Том.
– Так это сегодня? Я совсем забыл. Я потерял счет дням и месяцам – с тех пор, как умерла несчастная Констанция.
– Как это случилось, Дикон? – мягко спросил Нед. – Ты уже в силах рассказать нам? Бедняжка Констанция – она мне так нравилась.
– Да, я помню, Нед, ты все брал её кататься верхом и был так добр к ней. Для неё было бы лучше, если бы мы никогда не покидали «Имения Морлэндов», – может быть, она и сейчас носилась бы с тобой по вересковым пустошам. Она была такой счастливой... – и Ричард горько зарыдал. Закутанный в лохмотья паренек придвинулся поближе к отцу и подергал его за рукав, а Ричард в ответ потрепал сына по маленькой ручонке, благодаря за сочувствие и поддержку.
– Так что же все-таки случилось? – настаивал Нед. Они с Ричардом росли вместе, как братья, и были настолько близки, что Нед осмеливался требовать у Ричарда ответа, даже видя его неподдельное горе.
– У нас был еще один ребенок, – начал наконец Ричард.– В прошлом году, но не этой зимой, а предыдущей. Он умер, еще не родившись, и она выкинула его, как испуганная овца, когда на земле уже лежал снег. Мы были тогда в Уэлсе, а это слишком суровые места, чтобы зимовать там, и она простудилась после родов; холод словно вошел в неё и занял место мертвого ребенка. Бедняжка все никак не могла согреться... Поэтому мы двинулись на юг и восток, в более теплые края. Довольно долго мы пробыли в Котсволдсе – я помогал там овцеводам, – а потом отправились дальше. Мы были в Солсбери, когда Констанция сказала мне, что опять беременна. Он остановился, и Генри вновь наполнил его чашу вином, отхлебнув которого, Ричард, казалось, опять немного успокоился и продолжил:
– Она всегда была сильной и выносливой, как горная лошадка. Она легко шла вперед, и даже когда ребенок в её чреве уже стал большим, она все равно шагала быстро. Ноги у неё были маленькие, они едва поднимали пыль. Мы перезимовали в окрестностях Винчестера, а потом двинулись дальше, но теперь шли уже медленнее. Она плохо себя чувствовала, и, добравшись до Ридинга, мы решили остановиться. Ребенок родился там, в конце мая, и мы опять отправились дальше, и опять ей было плохо, она жаловалась на боли, сама ходьба причиняла ей страдания, говорила она. А потом Констанция свалилась в лихорадке и сгорела за два дня.
Ричард провел рукой по лицу, словно пытаясь стереть с него воспоминания, но оно по-прежнему было искажено болью.
– Женщина... которая ухаживала за ней... повитуха... сказала...
– Что она сказала? – настаивал Том. Ричард прерывисто вздохнул, с трудом сдерживая рыдания.
– Она сказала, что, скитаясь по свету, я не имел никакого права таскать за собой жену, если можно было обойтись без этого. Она сказала... она сказала, что это я убил её.
– Но это вовсе не твоя вина, – вскричал Нед. – Женщины, случается, умирают в родах.
Но Ричарда это не успокоило. Он уронил голову на руки и глухо проговорил:
– Та женщина сказала, что Констанция вполне могла оправиться от недуга. Она умерла только потому, что ей пришлось сразу после родов пуститься в путь. Если бы она произвела на свет ребенка дома, то осталась бы жива.
В комнате воцарилось гнетущее молчание, которое нарушали лишь сдавленные рыдания Ричарда. Ребенок, Илайджа, тоже плакал, но совсем беззвучно, слезы тихо катились по его щекам, оставляя светлые дорожки на грязном личике.
