Александр Дюма - Графиня де Шарни
Ружье фермера отличалось тем, что его спусковая скоба и ложевые кольца были из серебра.
— Глядите-ка: папаша Клуис! — оживился Питу, не видя в появлении охотника ничего страшного. — Он принес вам ружье, господин Бийо.
— Да, — подтвердил Бийо, садясь на место, — пусть поужинает с нами, если он еще не ел. Жена, впусти папашу Клуиса, — приказал он.
Мамаша Бийо встала и пошла к двери. Не сводя глаз с Катрин, Питу спрашивал себя, что могло заставить ее так сильно побледнеть.
Вошел папаша Клуис; вместе с ружьем фермера он нес на плече зайца, подстреленного, по-видимому, из этого ружья.
Читатель помнит, что папаша Клуис получил от г-на герцога Орлеанского разрешение убивать в день по одному кролику или зайцу.
В этот день была, очевидно, очередь зайца.
Он поднес свободную руку к меховому колпаку, который он носил не снимая; колпак совершенно вытерся, потому что папаша Клуис пробирался в нем сквозь заросли, словно кабан-трехлеток, не замечая колючек.
— Имею честь приветствовать господина Бийо и всю честную компанию, — поздоровался он.
— Добрый день, папаша Клуис! — отвечал Бийо. — Вижу, вы человек слова, спасибо.
— Раз договорились — значит, договорились, господин Бийо. Вы меня встретили нынче утром и сказали так: «Папаша Клуис! Вы отличный стрелок; подберите-ка мне дюжину пуль к моему ружью, этим вы мне окажете большую услугу». На что я вам ответил: «А когда вам это нужно, господин Бийо?» Вы мне сказали: «Нынче вечером, обязательно!» Тогда я ответил: «Хорошо, они у вас будут». И вот пожалуйста!
— Спасибо, папаша Клуис. Поужинаете с нами?
— Вы очень добры, господин Бийо, мне ничего не нужно.
Папаша Клуис полагал: если тебе предлагают сесть, вежливость требует сказать, что ты не устал, если приглашают тебя отужинать — сказать, что ты не голоден.
Бийо это было известно.
— Ничего, ничего, все равно садитесь за стол. Вот еда и вино; если вы не голодны, так выпейте.
Тем временем мамаша Бийо, не проронив ни слова, заученными движениями автомата уже поставила на стол тарелку, положила прибор и салфетку.
Затем она придвинула стул.
— О Господи! Ну раз вы так настаиваете… — сдался папаша Клуис.
Он отнес ружье в угол, положил зайца на выступ буфета и сел за стол.
Он оказался как раз напротив Катрин, смотревшей на него с нескрываемым ужасом.
Ласковое и безмятежное лицо старого гвардейца не должно было, казалось, внушать подобное чувство, и потому Питу никак не мог понять, отчего Катрин не только изменилась в лице, но и дрожала всем телом.
Тем временен Бийо наполнил стакан и тарелку старика, и тот, вопреки своему заявлению, жадно набросился на еду.
— Прекрасное вино, господин Бийо, — заметил он, отдавая должное угощению, — и барашек отличный! Похоже, вы живете по пословице: «Овцу ешь молодой, а вино пей старым».
Никто не ответил на шутку папаши Клуиса. Видя, что разговор не клеится, он счел своим долгом его оживить.
— Так я подумал: «Могу поклясться, что именно сегодня очередь зайца, а уж в какой части леса я его подстрелю — неважно. Пойду-ка я за зайцем в лесничество папаши Лаженеса. А заодно погляжу, как стреляет оправленное в серебро ружье». Итак, вместо двенадцати я отлил тринадцать пуль. Ах, черт возьми! Отличное у вас ружьецо!
— Да, знаю, — подтвердил Бийо. — Ружье и впрямь неплохое.
— Ого! Дюжина пуль! — заметил Питу. — Уж не ожидаются ли где-нибудь состязания по стрельбе, господин Бийо?
— Нет, — коротко ответил Бийо.
— Ведь оно мне знакомо, это «серебряное ружье», как его называют в округе, — продолжал Питу. — Я видел, как оно работало на празднике в Бурсонне два года тому назад. Ведь именно оно выиграло серебряный прибор, которым вы едите, госпожа Бийо, и кубок, из которого вы пьете, мадемуазель Катрин… Ох, что с вами, мадемуазель? — в испуге воскликнул Питу.
— Со мной?.. Ничего, — отвечала Катрин, с трудом поднимая опустившиеся было ресницы и выпрямляясь на стуле, на спинку которого она до этого откинулась, едва не потеряв сознание.
— Катрин? Да что с ней сделается? — пожав плечами, заметил Бийо.
— Ну так вот, — продолжал папаша Клуис, — должен вам сообщить, что среди старого хлама у оружейника Монтаньона я откопал литейную форму… ведь пули, которые подходят к вашему ружью, — страшная редкость. Эти чертовы короткие стволы Леклера почти все двадцать четвертого калибра, что, однако, не мешает им стрелять Бог знает как далеко. И вот я отыскал форму как раз под калибр вашего ружья, даже немножко меньше. Но это пустяки… Наоборот, вы завернете пулю в клочок промасленной кожи… Вы собираетесь стрелять на ходу или с упора?
— Пока не знаю, — отвечал Бийо. — Все, что я могу сказать: я отправляюсь в засаду.
— A-а, понимаю, — заметил папаша Клуис, — кабаны герцога Орлеанского, видно, повадились за вашим пармантьером, и вы себе сказали: «Вот угодят в бочку с солью, так и жрать его перестанут».
Наступила полная тишина, нарушаемая лишь неровным дыханием Катрин.
Питу переводил взгляд с гвардейца на Бийо, потом на его дочь.
Он попытался понять, что происходит, но ему это никак не удавалось.
Что же до мамаши Бийо, напрасно было бы пытаться понять что-либо по выражению ее лица. Она не понимала ни слова из того, о чем шла речь, тем более — из того, что подразумевалось.
— Н-да… если пули предназначены для охоты на кабана, — продолжал папаша Клуис, словно отвечая собственным мыслям, — то они, пожалуй, маловаты, вот что! У этих господ крепкая шкура, не говоря уж о том, что от их шкуры пуля просто может отлететь рикошетом в охотника. Уж мне-то доводилось встречать кабанов с пятью, шестью, а то и всеми восемью пулями, застрявшими под шкурой, да не простыми, а тяжелыми, по шестнадцать штук на фунт, а кабану хоть бы что!
— Мне пули нужны не для кабанов, — возразил Бийо.
Питу не мог сдержать любопытства.
— Прошу прошения, господин Бийо, если вы не собираетесь стрелять ни на состязаниях, ни в кабанов, куда же вы собираетесь стрелять? — спросил он.
— В волка, — ответил Бийо.
— Ну, для волка это будет в самый раз, — заметил папаша Клуис, доставая из кармана дюжину пуль и со звоном высыпая их на тарелку. — А тринадцатая — в животе у этого зайца… Эх, не знаю, как дробью, а пулями отлично бьет ваше ружьецо!
Если бы Питу в эту минуту посмотрел на Катрин, он бы заметил, что она близка к обмороку.
Но во все время, пока говорил папаша Клуис, Питу даже не взглянул на Катрин.
Когда он услышал от старика-гвардейца, что тринадцатая пуля застряла в животе у зайца, он не удержался и пошел убедиться в этом своими глазами.
