Юрий Сергеев - Повести
Она плохо разгоралась, дымила, не могла прострелить из трубы вязкую мокрую мглу. Наконец, дрова занялись. Опять забрался в ещё тёплый верблюжий спальник, прикрыл глаза, пытаясь досмотреть ускользающий недавний сон.
В избушке плутал застоялый дух заброшенного жилья, сырости и прели. По пазам меж брёвен ватой белела плесень, тёмные потрескавшиеся стены осели по углам. Кто и когда срубил это жильё? Безвестный охотник? Старатель?
Ржавое кайло с истлевшей рукояткой заросло в лиственнице. Кто его притащил сюда за сотни вёрст?
Пни деревьев он, из которых рубилась изба, рассыпались, а сама она сохранилась только потому, что надёжно была сделана крыша из целиковых бревён, заложена пластами толстого дёрна, всё переплелось корнями трав, срослось, и многие годы вода скатывалась в глубокую канавку вокруг завалинки, имеющую вынос к реке.
Спать уже расхотелось, ёжась от утренней свежести, сбегал на косу за водой. Солнце где-то уже вылезло из-за сопки, привело всё в движение. Туман заклубился, потёк, падая росой на траву, переспелую голубицу и прибрежные кусты.
Изба встретила теплом. Печка раскраснелась, помигивая языками синего жара в прогоревшие дырки.
Хотел было сварить завтрак, но нестерпимое желание быстрее ознакомиться с местной тайгой и её обитателями перебороло. Открыв консервы, наспех поел, собрал рюкзак и, подперев двери поленом, двинулся вниз по реке.
Махно, одуревший от вчерашней тряски в вертолёте, ещё не пришёл в себя лениво плёлся сзади.
Горная река, тесно сжатая высоченными елями, грохочет и уступами несётся вниз. Густой буреломный лес подступает к самой воде, уронив многие деревья с вывороченными корнями в её живую струю.
Шёл долго. Место мне нравилось всё больше и больше, Не зря Толик клялся, что зимой видел с вертолёта соболей. Конечно, он заливал в очередной раз, но всё же, край действительно дикий и недоступный ещё людям.
Идти весь день вдоль реки и не встретить кострищ, стоянок и пустых консервных банок — вещь, в наши дни, почти невозможная.
А вот, соболь любит жить в таких затерянных урочищах, в густых гривках ельников, бегущих, вместе с ручьями, к долине, мышковать зимой над засыпанными светом зарослями стланика, караулить птицу в березняках и на горельниках.
Шёл до ночи. Когда уже стало темнеть, сметал односкатный шалаш, зажёг большой костёр и с наслаждением вытянулся на стланиковом лапнике. Махно усердно, охотился за блохами в своей чёрной, лохматой шубе. К полуночи вызвездило и похолодало. Затлел робкий серпик народившегося месяца.
Я встал и принёс из озерца тёмного, густого, как тесто, ила. Замуровал в него сбитого по пути крохаля. Закопал ком в песок и надвинул жар костра. Скоро ужин был готов. Высохшая глина лопалась кусками и, вместе с пером отваливалась от пареного мяса.
Пёс вопросительно уста вился на утку, кончик хвоста нетерпеливо вздрагивал и постукивал по земле.
Поужинали. Махно, прикрыв глаза, аппетитно уплетал остатки крохаля, хрустел костями и облизывался. Я пил густой и пахучий чай. Что-то в душе отмирало, рубцевалась вконец замучившая язва суетной жизни.
Покой и уверенность наполняли отвыкшие от переутомления и нагрузок мышцы. Откинувшись на лапнике, отрешённо наслаждался тишиной леса, лёгким плеском реки, свежестью и холодной чистотой ночного воздуха.
Совсем недавно, всего три дня назад, такие лирические мелочи не замечались. Обнажённые нервы жгла суровая и жестокая проза жизни главного инженера геологоразведочной партии.
Промахи снабжения, неполадки и аварии на буровых, стычки и грызня с вышестоящим руководством, которое долго всё помнит и не замедлит наказать по любому пустяку строгачом, обломать рога "бодливой корове". И всё это так закручивает, тисками сжимает тебя, что тут не до лирики.
Работа отрешает от природы и нормального отдыха. Даже работа в геологии. Хоть и приходится жить в тайге, а не видишь её.
Много оказывается неучтённого, не предусмотренного проектом, не хватает материалов, техники, людей, транспорта, продуктов. Все вопросы требуют решения, надо выкручиваться, доставать, выбивать без роздыха и выходных…
Проснулся от какого-то шороха. Над головой на сухой веточке лиственницы сидит кедровка. Почистила клюв, пригладила перья и сунула его под крыло. Что-то усердно там искала.
На зобу венчиком распухли серые крапчатые перья. Резко выдернув голову, она скосила на меня черную бусину глаза и энергично почесала шею лапкой. Я потихоньку свистнул.
— Кац-кац-кац… — тревожно отозвалась утренняя гостья. Слегка взмахнув крыльями, прыгнула на сук выше, сверкнула белым зеркалом под хвостом.
— Привет, серая!..
Она прыгнула ещё выше.
— К-р-р-р-р-р… Кра-кр-кр-кр… — засуматошила, зачастила паникёрша на весь лес.
От углей костра плавал тонкий белый дымок и таял в утреннем тумане. Приглушённо хлюпала вода в реке, медленно кружились жёлтые хвоинки, прибивались к берегу и валиком змеились по его кромке.
Над водой низко прошел табун гоголей с особым для этой утки подсвистом крыльев. В торопливом беге птиц чувствуется тревога, спешка от догоняющей зимы. Грусть вползла откуда-то со спины и змеюкой ужалила сердце.
Как ни прекрасна осень, но жалко смотреть на отмирающую землю и природу, на мёртвый лёд вместо живой воды в реках и ручьях на раздетые и замерзающие деревья, на покорно уходящий под снег упругий стланик, на тишину и пустоту, заливающую тайгу от края до края.
Хоть и помнишь, что это всё временно, но в моём сознании почему-то всегда рядом живут Ночь — Зима — Смерть. Иной раз ошибаюсь даже в разговоре, настолько близко они стоят по значению.
На одежду упала роса, магнитом держит тёплое стланиковое ложе. Ничего не хочется, кроме покоя, тишины и отрешённости…
Под руку попался клочок газеты, в которую с вечера был завёрнут кусок хлеба.
Поднял отволгшую бумагу и прочитал, что проводятся испытания нейтронной бомбы, люди упорно ищут способ уничтожить самих себя и эту ни в чём не повинную красоту, которую попросту не замечаем, а она — вот, живёт рядом сама по себе, цветёт и бурлит нескончаемыми красками, плещется, ранимая и безответная, как мать.
Сгорят леса, вымрет всё живое, и Земля будет кружиться вокруг живого Солнца, как печёная картошка, выброшенная пинком ноги из костра. Кому это нужно? Как это остановить…
Тайга — наш дом.
Приходи сюда не, как завоеватель с ружьём и потребитель, чтобы воспользоваться её благами. Иди к материнским ногам Природы выпить глоток ледяной воды, обожги ею душу, залей огонь тоски в сердце до невозможности остаться навсегда в этом доме, где так нужен настоящий и крепкий хозяин.
