Кейт Мосс - Святилище
Она почувствовала, как над ней кто-то склонился, теплое дыхание коснулась лица.
— Мадама?
Веки дрогнули и открылись. Она услышала вздох, торопливые шаги, звук распахнувшейся двери, крики в коридоре, разлетевшиеся по всему дому, все громче и увереннее:
— Мадомазела Леони! Мадама очнулась!
Изольда моргнула от яркого света. Снова шум, затем прикосновение холодных пальцев к руке. Она медленно повернула голову и увидела над собой участливое лицо своей молодой племянницы.
— Леони?
Холодные пальцы сжали ее руку.
— Я здесь.
— Леони… — Голос Изольды прервался. — Анатоль, он…
Изольда выздоравливала медленно. Она ходила, подносила вилку ко рту, спала, но силы то и дело покидали ее, а в ее серых глазах погас свет. От горя она стала сама не своя. Любая мысль, ощущение, вид и запах задевали струны горестных воспоминаний.
По вечерам она чаще всего сидела с Леони в гостиной, говорила об Анатоле, а ее тонкие белые пальцы лежали на растущем животе. Леони привелось услышать всю историю их любви, от мгновения первой встречи к решению не упускать счастья, к похоронам, разыгранным на монмартрском кладбище, до радостного мгновения их тайного венчания в Каркассоне под крылом великой бури.
Но сколько бы раз ни пересказывала Изольда эту историю, конец всегда был один. «Когда-то давным-давно…» — сказка о любви, лишенная счастливого конца.
Зима наконец прошла. Снег таял, хотя в феврале заморозки по утрам еще покрывали землю белым инеем.
В Домейн-де-ла-Кад Леони и Изольда, скованные вместе горем потери, следили за тенями на лужайке. Их редко навещали гости, кроме Одрика Бальярда и мадам Боске, которая, хоть и лишилась наследства Жюля Ласкомба, оказалась великодушной подругой и доброй соседкой.
Мсье Бальярд временами доставлял новости об охоте полиции на Виктора Константа, который скрылся из отеля «Рейн» под покровом темноты в ночь на 31 октября, после чего его больше не видели во Франции.
Полиция расспрашивала о нем на различных термальных курортах и в психиатрических больницах, специализирующихся на лечении его болезни, но все безуспешно. Была сделана попытка наложить арест на его огромный счет в банке. За его голову назначили награду. Но все впустую.
25 марта — по неудачному совпадению в годовщину фальшивых похорон Изольды на монмартрском кладбище — Леони получила официальное письмо от инспектора Торона. Тот сообщал, что, поскольку они считают, что Констант покинул страну, бежав через границу в Андорру или Испанию, они прекращают розыск. Он заверял, что в случае если беглец вернется во Францию, то будет немедленно арестован и гильотинирован, и выражал надежду, что мадам и мадемуазель Верньер могут не опасаться в дальнейшем какого-либо беспокойства со стороны Константа.
В конце марта, когда непогода на несколько дней заперла их в четырех стенах, Леони нашла в себе силы взяться за перо, чтобы написать старому другу и соседу Анатоля Ашилю Дебюсси. Она знала, что тот сменил имя на Клод Дебюсси, но ей было привычнее называть его по-старому.
Переписка заполнила пустоту ее одинокой жизни и, что было важнее, пустоту в разбитом сердце, как бы протянув ниточку к Анатолю.
Ашиль пересказывал ей события на улицах и бульварах города, который они с Анатолем когда-то называли родным, передавал сплетни о раздорах и мелочном соперничестве в академии, о том, какие авторы в фаворе, а кого забыли, о ссорах между художниками и о задиравших друг перед другом носы композиторах, о скандалах и адюльтерах.
Леони не было дела до мира, ставшего таким далеким и недоступным для нее, но все это напоминало ей разговоры с Анатолем. Бывало, он возвращался домой после ночи, проведенной с Ашилем в «Ле Шат Нуар», заходил к ней в комнату и усаживался в старое кресло в ногах кровати, а она, натянув одеяло до подбородка, слушала его рассказы. Дебюсси писал больше всего о самом себе, исписывая целые страницы своим тонким паутинным почерком. Леони не возражала. Она улыбалась, читая о его утренних визитах в церковь Сен-Жерве, где можно было послушать григорианские хоралы, с друзьями-атеистами, дерзко усаживавшимися спиной к алтарю, шокируя как молящихся, так и ведущего службу священника.
Леони не могла покинуть Изольду, да и будь она даже свободна, мысль о возвращении в Париж была слишком мучительна. Слишком мало прошло времени. По ее просьбе Ашиль и Габи Дюпон регулярно заходили на кладбище де Пасси в Шестнадцатом округе, чтобы положить цветы на могилу Маргариты Верньер. Надгробие, оплаченное Дюпоном последним щедрым жестом, располагалось рядом с могилой художника Эдуарда Мане, писал Ашиль. Мирный тенистый уголок. Леони подумала, что мать была бы довольна таким соседством по последнему приюту.
Погода переменилась с наступлением апреля, явившегося, подобно генералу на поле битвы. Воинственный и шумный месяц сгонял с гор последние обрывки туч. Дни становились немного длиннее, утра — немного светлее. Мариета взялась за шитье. Она вставляла широкие клинья в сорочки Изольды и расставляла ей юбки, перешивая их по раздавшейся фигуре.
Лиловые, белые и розовые цветы выбрасывали первые ростки сквозь землю долины, поднимая головки к солнцу. Цветные пятна, похожие на капли краски, брызнувшей с кисти, становились все ярче и гуще среди зелени на лесной опушке и вдоль дорожек.
Май прокрался на цыпочках, намекнув на близость долгих летних дней с солнечной рябью на тихой воде. Леони часто выбиралась в Ренн-ле-Бен, чтобы навестить мсье Бальярда или повидаться с мадам Боске и выпить с ней послеполуденную чашечку чая в салоне отеля «Рейн».
На окнах скромных особнячков распевали канарейки в клетках. Зацвели лимонные и апельсиновые деревья, их резкий аромат наполнил улицы. На каждом углу с деревянных телег торговали ранними фруктами, привезенными из Испании.
Домейн-де-ла-Кад внезапно заблистал великолепием под бездонным синим небом. Яркое июньское солнце било в сверкающие белые вершины Пиренеев. Лето наконец пришло.
Ашиль писал из Парижа, что мэтр Метерлинк разрешил ему переложить на музыку свою новую драму «Пеллеас и Мелизанда». И прислал том романа Золя «Разгром», в котором действие происходило летом 1870 года, во время франко-прусской войны. Он приложил к книге записку от себя, где писал, что она наверняка была бы интересна Анатолю, как и ему, — сыновьям погибших коммунаров. У Леони роман шел туго, но она была благодарна Ашилю за сочувствие.
Она не позволяла себе возвращаться мыслями к картам Таро. Они связались для нее с мрачными событиями Хэллоуина, и, хотя ей не удалось уговорить аббата Соньера рассказать, что он видел и делал, помогая ее дяде, она запомнила предупреждение мсье Бальярда: демон Асмодей появляется в долине в недобрые времена. Она не верила в подобные суеверия или, во всяком случае, убеждала себя, что не верит, но не рисковала вызвать своими поступками повторение давних ужасов.
