Густав Эмар - Вождь окасов
– Я говорю, несчастная, что это невинное существо, которое ты преследовала как гиена, это бедное дитя, которое ты заставила терпеть невыразимую муку, твоя дочь!.. Твоя дочь, слышишь ли ты?.. Та, которую ты так любишь и которую требуешь от меня так настойчиво!..
Красавица оставалась с минуту неподвижна как бы пораженная громом. Вдруг она захохотала демонским смехом и вскричала:
– Прекрасно сыграно, прекрасно сыграно, дон Тадео! Ей Богу! С секунду я думала, что ты говоришь правду, что эта тварь действительно моя дочь!
– О! – прошептал дон Тадео. – Эта кровожадная женщина не узнает свое дитя, у нее нет сердца, если ничто не говорит ей, что эта несчастная, которую она приносит в жертву своему постыдному мщению, ее дитя!
– Нет, я тебе не верю, это невозможно! Господь не допустил бы такого великого преступления!.. Что-нибудь предупредило бы меня, что это моя дочь.
Красавица бегала взад и вред как хищный зверь, произнося невнятные крики и беспрестанно повторяя глухим голосом:
– Нет! Нет! Это не моя дочь! Бог не допустил бы меня до этого...
Сильное чувство ненависти невольно овладело доном Тадео при виде этой неизмеримой горести; он также хотел мстить.
– Безумная, – сказал он. – Это дитя, которое я похитил у тебя, не имело ли каких-нибудь примет, по которым тебе возможно было бы узнать ее; ты, ее мать, должна это знать.
– Да! Да! – сказала донна Мария тихим и прерывистым голосом. – Сейчас, сейчас...
И, бросившись на колени, она наклонилась к спящей донне Розарио и с живостью сбросила мантилью, покрывавшую ее шею и плечи. Вдруг она испустила отчаянный крик:
– Дитя мое! Это она! Это мое дитя!
Она приметила три черные родинки на правом плече молодой девушки. Вдруг все члены ее задрожали, лицо странно вытянулось, глаза неизмеримо раскрылись и как будто хотели выскочить из своих орбит; она крепко прижала обе руки к груди, испустила глухое хрипение, походившее не рев, и грохнулась на землю с отчаянием, которого невозможно передать.
– Дочь моя! Дочь моя! О, я спасу ее! – восклицала она. Она ползала у ног бесчувственной девушки, и с неистовством целовала ей ноги.
– Розарио! Дочь моя! – кричала она голосом, прерывавшимся от рыданий. – Это я, мать твоя! Узнай меня! Боже мой! Она меня не слышит, она мне не отвечает! Розарио! Розарио!
– Это ты ее убила, – бесстрастно сказал ей дон Тадео, – бесчеловечная мать, холодно подготовившая бесчестье своего ребенка. Лучше пусть она не пробуждается никогда! Лучше пусть она умрет прежде чем ее осквернят нечистые поцелуи человека, которому ты предала ее!
– Ах! Не говори таким образом! – вскричала донна Мария, с отчаянием ломая себе руки. – Она не умрет! Я этого не хочу! Она должна жить! Что буду я делать без моего ребенка? Я спасу ее, говорю я тебе!
– Слишком поздно!
Донна Мария вскочила и пристально взглянула на дона Тадео.
– Я говорю тебе, что спасу ее! – повторила она глухим голосом.
В эту минуту раздался лошадиный топот.
– Вот Антинагюэль! – сказал с ужасом дон Тадео.
– Да, – отвечала она голосом резким и решительным, – но какое мне дело до приезда этого человека! Горе ему, если он дотронется до моего ребенка...
Занавес палатки вдруг приподнялся. Явился Антинагюэль. За ним следовал воин с факелом в руке.
– Э! Э! – сказал вождь с иронической улыбкой. – Кажется я пришел кстати.
С легкостью, которой удивился даже дон Тадео, Красавица так изменила свое лицо, что Антинагюэль не возымел ни малейшего подозрения об ужасной сцене, которая только то происходила.
– Да, – отвечала она улыбаясь, – брат мой пришел кстати.
– Сестра моя имела со своим супругом удовлетворительный разговор?
– Да, – отвечала она.
– Хорошо; Великий Орел белых – воин неустрашимый; крики женщины не могут его тронуть; скоро окасские воины испытают его мужество.
Этот грубый намек на участь, которая для него готовилась, был понят доном Тадео.
– Люди моего характера не пугаются напрасных угроз, – отвечал он с презрительной улыбкой.
Красавица отвела вождя в сторону.
– Антинагюэль, брат мой, – сказала она тихо, – мы были воспитаны вместе.
– Сестра моя хочет просить меня о чем-нибудь?
– Да, и для собственной своей пользы, брат мой хорошо сделает, если согласится на мою просьбу.
Антинагюэль взглянул на нее.
– Говорите, – сказал он холодно.
– Я сделала все, чего желал мой брат. Вождь утвердительно наклонил голову.
– Эту женщину, которая ему сопротивлялась, – продолжила она с неприметным трепетом в голосе, – я выдала ему беззащитной.
– Хорошо.
– Брату моему известно, что бледнолицые знают разные секреты?
– Да...
– Если брат мой хочет, я выдам ему эту женщину не такую холодную и неподвижную...
Глаза индейца сверкнули странным блеском.
– Я не понимаю моей сестры, – сказал он ей.
– Я могу, – отвечала Красавица с намерением, – в три дня так изменить эту женщину, что она будет так же любезна и так же предана моему брату, как до сих пор он видел ее непослушной, злой и упорной.
– Сестра моя сделает это? – сказал он недоверчиво.
– Сделаю, – отвечала донна Мария решительно. Антинагюэль размышлял несколько минут; Красавица внимательно рассматривала его.
– Зачем сестра моя ждала так долго? – возразил он наконец.
– Затем, что я не думала, чтобы необходимость могла заставить меня прибегнуть к этому.
Индеец задумался.
– Впрочем, – прибавила Красавица равнодушно, – я говорю таким образом из дружбы к моему брату; если мое предложение ему не нравится, он вправе отказаться от него.
Когда она произносила эти слова, внутренний трепет пробегал по всему ее телу.
– И ты говоришь, что нужно три дня для совершения этой перемены?
– Три дня.
– Это очень долго.
– Стало быть, брат мой не хочет ждать?
– Я этого не говорю.
– Как же поступит брат мой?
– Антинагюэль вождь мудрый, он будет ждать. Красавица встрепенулась от радости; если бы вождь отказал, она решилась заколоть его кинжалом, рискуя быть убитой сама.
– Хорошо, – сказала она, – брат мой может положиться на мое обещание.
– Да, – отвечал вождь, – молодая девушка больна; лучше пусть она выздоровеет... она будет женой вождя.
Красавица улыбнулась с неописанным выражением. Дон Тадео, услыхавший эти слова, нахмурил брови.
– Пусть Великий Орел белых следует за мной, – продолжал Антинагюэль, – чтобы я вверил его надзору моих воинов, если он не предпочтет дать мне свое слово, как уже сделал однажды...
– Нет, – лаконически отвечал дон Тадео.
Оба вышли из палатки. Антинагюэль приказал своим воинам караулить пленника и сел перед огнем.
