Артур Конан Дойл - Приключения Михея Кларка
Но как же изменился этот клерк со времени нашего последнего свидания! В Таунтоне он ходил как павлин, был торжественен и щеголял своим величием! Куда девались щеки, красные, как сентябрьские яблоки? Куда девались самоуверенность и важность? Он стоял на коленях и дрожал с головы до ног. Даже сапоги его стукались один об другой — так он трепетал. Он молил о пощаде тонким, жалобным голосом, словно петрушка в ярмарочном балагане. Он изливался в просьбах, извинениях и мольбах. Ему казалось, по всей вероятности, что он попал в руки к самому Фивершаму и что его немедленно предадут смертной казни.
— Я — несчастный человек, я простой, жалкий писец, ваша всемилостливейшая светлость! — визжал он. — Уверяю вас, ваша честь, что я несчастнейший из писцов! Меня вовлекли в это преступное дело старшие. Я жертва произвола и насилия. Ваша светлость, ей-Богу, я терпеть не могу бунтов, но я не мог ослушаться мэра. Если мэр говорит «да», клерк не может сказать «нет». Пощадите меня, ваше сиятельство! Пощадите раскаявшегося, несчастного человека, я буду за вас Бога молить. Я всю жизнь положу на верную службу королю Иакову.
— Отрекаешься ли от герцога Монмауза? — суровым тоном спросил я.
— Отрекаюсь! Отрекаюсь от всего сердца! — с готовностью воскликнул Тэзридж.
— Так умри же, изменник! Я — офицер Монмауза! — проревел я, обнажая палаш.
При виде боевой стали несчастный клерк взвыл не своим голосом и, упав ничком на пол, начал дергаться и извиваться. Я хохотал. Он, должно быть, услыхал и глянул на меня украдкой. Тогда он стал сперва на колени, а потом и совсем поднялся на ноги. На меня он продолжал поглядывать искоса и с видимым страхом. Он не верил еще, что опасность миновала.
— Вы должны помнить меня, мэстер Тэзридж, — сказал я, — капитан Кларк из Вельдширского пехотного полка Саксона. Я крайне изумлен тем, что вы так легко нарушаете присягу. Ведь вы не только присягали Монмаузу, но и других приводили к присяге.
Тэзридж, убедившись в том, что ему не будет ничего худого, сражу же стал самоуверенным и наглым.
— Я не нарушил присяги, капитан, совсем не нарушил! — заговорил он. Я всегда держу обещание. Я остался таким же честным человеком, каким был прежде.
— Этому я охотно верю, — сказал я.
Клерк стал отряхивать муку с одежды и заболтал:
— Я только притворялся. Я пустил в ход змеиную хитрость, понимаете? Всякий настоящий воин должен быть храбр как лев и хитер как змея. Ведь вы, конечно, знакомы с Гомером? Ну вот. Я тоже изучал гуманитарные науки. Я храбр и здорово дерусь, но просто грубым солдатом меня назвать нельзя. Я воплощаю в себе тип Улисса. Вот вы другое дело. Вы скорее Аякс.
— А я так думаю, что вы воплощаете тип мыши в рундуке с мукой, ответил я. — Хотите я вам дам половину моего колобка? Как вы попали в лагерь, скажите, пожалуйста.
Тэзридж, успевший набить рот хлебом, ответил:
— А это, видите ли, произошло следующим манером. Это была с моей стороны уловка или хитрость. Такими хитростями именно и отличались великие полководцы всех времен и народов. Великие полководцы скрывались от врагов всяческими способами и появлялись в такие моменты, когда их менее всего ждали. Надо вам сказать, я сражался до самого конца, я колол и рубил врагов до тех пор, пока у меня не онемела правая рука и не притупился меч. Я увидал, наконец, что единственным оставшимся в живых человеком из всех граждан Таунтона являюсь я. Если бы мы были на поле сражения, я бы вам указал место, где я стоял; впрочем, вы и без моих указаний догадались бы. Вокруг того места, где я сражался, лежит груда трупов. Все это убитые мною неприятели. Но нельзя же сражаться одному. Увидав, что наши трусишки разбежались и что сражение проиграно, я сел на коня нашего досточтимого мэра — храбрый джентльмен не нуждается более в лошадях — и медленно удалился с поля битвы. Во мне, знаете, есть нечто, что внушает почтение и страх: неприятельская кавалерия не осмелилась меня преследовать. Один драгун пытался было загородить мне дорогу, но я нанес ему боковой удар. Вы, разумеется, знаете, что я славлюсь этими боковыми ударами… Ну, драгуны и того. Да-с, много грехов у меня на совести. Сегодня я многих, очень многих сделал вдовами и сиротами, но ведь они, канальи, сами виноваты… Зачем они становились поперек дороги?.. Господи Боже мой, что это такое?
— Да это моя лошадь топчет внизу в конюшне, — ответил я. Клерк вытер капли холодного пота, выступившие у него на лбу, и произнес:
— Ну слава Богу, а я было испугался. Думал, что это драгуны. Нам пришлось бы сойти вниз и прогнать их.
— Или спрятаться в рундук, — заметил я.
— Ах да, я еще не рассказал вам, как я очутился в рундуке. Отъехав несколько миль от поля сражения, я увидал эту мельницу. Мне пришло в голову, что, сидя здесь, настоящий воин, подобный мне, может защищаться один против целого эскадрона конницы. Мы, Тэзриджи, не любим спасаться бегством. Такова наша фамильная черта. Конечно, это, может быть, пустая гордость, но что вы поделаете с характером? Мы, Тэзриджи, воины по природе. Мой предок, должен я вам сказать, сопровождал в качестве маркитанта армию Айростона. Вот с каких пор мы стали воинами… Ну вот-с. Остановил я коня, слез с седла и стал осматривать местоположение. Вдруг проклятая лошаденка рванулась, сбросила узду и помчалась по степи, прыгая через заборы и канавы. В каком положении, спрашивается, остался я? Мне не на что было надеяться, кроме моего верного меча. Я взобрался по лестнице сюда и обдумал план защиты. Вдруг послышался стук копыт, а затем вы стали подниматься по лестнице сюда. Тогда я немедленно сел в засаду. Будьте уверены, что я сделал бы вылазку и учинил бы на вас нечаянное нападение, но проклятая мука меня чуть не задушила. Представьте себе, что вам в рот воткнули двухфунтовый хлеб. Так я себя чувствовал. Я ужасно, впрочем, рад, что вы меня нашли. Я мог бы вас убить в слепом гневе. Я, знаете, ужасно горяч. Когда вы поднимались по лестнице, сабля у вас звякала. Я и вообразил, что вы — драгуны короля Иакова. Ну я и готовился разделаться с вами по-свойски.
Я закурил трубку и ответил:
— Теперь вы все мне объяснили и растолковали, мэстер Тэзридж, — когда я вас вытащил из рундука, вы притворялись, будто ужасно струсили. Вы удивительно ловко умеете скрывать свою храбрость, но довольно, не будем об этом говорить. Мы должны поговорить о том, что нам делать в будущем. Каковы ваши намерения?
— Я хотел бы остаться с вами, капитан.
— Ну, это едва ли мне подходяще, — ответил я, — мне вовсе не улыбается мысль иметь вас своим товарищем. Вы уж очень храбры, даже слишком. С вами того и гляди налетишь на неприятность. Нет, я человек тихий и робкий.
