Александр Дюма - Две Дианы
– Я вам крайне признателен, монсеньер, но, уверяю вас, вы ошибаетесь. Данное мне обещание было выполнено наиточнейшим образом.
– Но вы говорите это таким тоном…
– Ничего не поделаешь, монсеньер… но еще раз повторю – мне не на что жаловаться, все обещания, на которые я рассчитывал, были выполнены… в точности. Умоляю вас, не будем больше обо мне говорить… Вы знаете, что я не большой любитель таких разговоров, а сейчас мне это вдвойне тяжело.
Герцога де Гиза расстроил подавленный тон Габриэля.
– Довольно, друг мой, – сказал он, – я, совсем того не желая, коснулся ваших еще не заживших ран. О вас больше ни слова!
– Благодарю вас, ваша светлость! – низко поклонился Габриэль.
– Но все-таки помните, – продолжал герцог, – что я всегда в вашем распоряжении.
– Благодарю.
– На этом и договоримся. Ну, а теперь, друг мой, о чем же мы побеседуем?
– Как о чем? О вас, о вашей славе, о ваших намерениях.
– Моя слава! Мои намерения! – покачал головой Франциск Лотарингский. – Увы! На этот раз вы избрали слишком грустную для меня тему.
– Как! Что вы говорите? – воскликнул Габриэль.
– Истинную правду, друг мой. Мне казалось, что я действительно заслужил некоторое признание, и это, естественно, обязывало меня ко многому. Я ставил перед собой какие-то определенные цели, я мечтал о великих подвигах… И я сумел бы их совершить, черт побери!
– И что же дальше?
– Дальше вот что, Габриэль. Вот уже шесть недель, как я возвратился ко двору, и я утратил веру в свою славу, я отказался от всех своих намерений.
– Боже мой! Но почему же?..
– Да разве вы не видите, каким постыдным миром завершили они все наши победы?
– Это так, ваша светлость, – согласился Габриэль, – не вы один сокрушаетесь… Такая богатая жатва – и такой скудный урожай!
– Вот именно, – продолжал герцог. – Как же вы хотите, чтобы я продолжал сеять для тех, кто не умеет убирать? Разве они сами не убили во мне жажду действия, подвига? Отныне моя шпага покоится в ножнах и не скоро вырвется из своего заключения. Война кончена, и я надолго распростился со своими честолюбивыми мечтами.
– Однако вы не утратили своего могущества, – возразил Габриэль. – При дворе, вас почитают, народ вас любит, иноземцы страшатся.
– Народ… иноземцы… это верно, но не говорите мне о почете при дворе! Король и его присные не только свели на нет плоды наших побед, но и подорвали исподтишка мое влияние… Вернувшись, я застал здесь в зените славы… Кого вы думаете?.. Постыдно побитого при Сен-Лоране Монморанси! О, как я его ненавижу!
– Наверное, не больше, чем я, – прошептал Габриэль.
– Этот мир, о котором нельзя говорить без стыда, заключен именно им! И заключил он его себе на пользу! Больше того… Вы же сами видите, что за спиной коннетабля стоит не добрая слава, а нечто такое, что посильнее самого короля! Вам должно быть понятно, что мои заслуги не могут сравниться с заслугами Дианы де Пуатье, гром ее разрази!
– О боже! – прошептал Габриэль.
– Что сделала с королем эта женщина? В народе поговаривают о каких-то зельях, о колдовстве! Я же думаю, что их сочетала не только любовь, но и преступление. Я готов поклясться в этом!
При этих словах Габриэль вздрогнул.
– Разве вы не согласны со мной, Габриэль?
– Думаю, вы не ошиблись, – глухо ответил он.
– И для полного унижения, возвратившись из армии, я получаю личную благодарность: с меня слагают полномочия главнокомандующего!
– Возможно ли? И это все, чем вас наградил король? – воскликнул Габриэль, умышленно подогревая пламя в негодующем сердце герцога.
– А какую еще награду можно преподнести слуге, который больше не нужен? – процедил сквозь зубы герцог. – Я же не господин коннетабль, осыпанный королевскими милостями! Он ведь вполне заслужил их своими бесконечными поражениями! Но клянусь Лотарингским крестом: если снова грянет война, а меня будут умолять стать во главе армии, я пошлю их к коннетаблю! Пусть он их спасает! А что до меня, так я принимаю приговор и подожду лучших времен!
– Такое решение крайне прискорбно, и я глубоко сожалею о нем, – многозначительно заговорил Габриэль. – Но именно поэтому я и хотел вам предложить…
– Бесполезно, друг мой, бесполезно, – перебил его герцог. – Я уже решил. В мирное время о славе помышлять не приходится.
– Простите, монсеньер, – возразил Габриэль, – но мое предложение и относится как раз к мирному времени.
– В самом деле? – заинтересовался Франциск Лотарингский. – Что же это? Нечто похожее по смелости на взятие Кале?
– Смелее, чем взятие Кале! Герцог еще больше удивился.
– Даже так? Признаюсь, вы заинтриговали меня.
– Мы одни здесь?
– Абсолютно. Нет никого, кто бы мог подслушать.
– Тогда вот что я вам скажу, ваша светлость, – смело заявил Габриэль. – Король и коннетабль решили обойтись без вас. Они лишили вас звания главнокомандующего, вырвите его снова из их рук.
– Но как? Объясните!
– Монсеньер, чужеземные монархи боятся вас, народ боготворит, армия за вас, вы и сейчас больше чем король Франции. Если вы осмелитесь заговорить как повелитель, вам все будут внимать как владыке. И я первый почту за счастье назвать вас: «Ваше величество!»
– Вот поистине дерзновенная затея, Габриэль! – с изумлением улыбнулся герцог.
– Я преподношу эту дерзновенную мысль великому человеку, – подхватил Габриэль. – Я говорю все это во имя блага Франции. Вы повторите Карла Великого![61]
– А ведь Лотарингский дом происходит от него! – отозвался герцог.
– В этом никто не усомнится после ваших деяний, – заверил его Габриэль.
– Но где те силы, на которые я мог бы опереться?
– В вашем распоряжении две силы.
– Какие?
– Армия и протестанты, ваша светлость. Если хотите, вы можете стать военным диктатором.
– Захватчиком! – вырвалось у герцога.
– Скажем: победителем. Но можно и так – станьте королем протестантов.
– А как же принц Конде? – улыбнулся герцог де Гиз.
– У него очарование и ловкость, а величие и блеск – у вас. Кальвин не будет колебаться в своем выборе. Скажите слово – и завтра же у вас будет под началом тридцать тысяч избранных солдат.
– Я ценю вашу искренность, и, чтобы это вам доказать, я тоже открою вам свое сердце… Выслушайте меня. Я и сам не раз думал об этой… хм… затее, на которую вы мне сегодня указали. Но согласитесь, друг мой: поставив перед собою подобную цель, нужно быть уверенным, что ее достигнешь, а сделать такую ставку раньше времени – значит потерять ее навсегда!
– Вы правы, – заметил Габриэль.
