Уилбур Смит - Неукротимый, как море
Скрипнув, распахнулись двери лифта, и на мостике возник Николас Берг. С его штормовой робы стекала вода, расходясь лужицей под ногами.
— Отец! — бросился к нему Питер.
Николас нагнулся, прижал сына к груди в крепчайшем объятии, затем выпрямился и, не снимая руки с плеча мальчика, взглянул в глаза Шантель и Дункана Александера.
— Надеюсь, теперь вы довольны, — негромко сказал он. — Со своей стороны я бы не стал особо обольщаться шансами на спасение танкера, а посему забираю всех, кто не нужен на борту для управления судном.
— А как же твой проклятый буксир?! — вскипятился Дункан. — У тебя двадцать две тысячи лошадиных сил, и он может нас…
— Ураган на подходе, — холодно ответствовал Николас и бросил взгляд в ревущую ночь за обзорным окном. — Это пока что увертюра. — Он обернулся к Рандлу: — Сколько человек вы хотите оставить на борту?
Тот на секунду задумался.
— Останусь я… рулевой… и еще пять матросов для крепления буксира и работы в машине. — После небольшой паузы капитан продолжил: — Да, и дежурная смена в насосном посту, чтобы контролировать карго.
— Вставайте к штурвалу, а я займусь насосами. Из матросов мне нужно только троих. Выбирайте добровольцев. — Ник помолчал. — Всех остальных долой с борта.
— Сэр! — запротестовал было Рандл.
— Позвольте напомнить вам, капитан, что я — руководитель спасательной операции и моя власть на текущий момент превышает вашу. — Николас не стал ждать ответа и обратился к Шантель: — Бери Питера и спускайся на квартердек. Первым на «Колдун» пойду я.
— Послушайте, Берг. — Дункан был вне себя. — Я требую, чтобы вы прежде всего привязали буксирный канат. Мое судно в опасности!
— Отправляйтесь со всеми! — резко бросил Николас. — Что и когда делать, решать мне.
— Дорогой, у тебя нет выхода. — Шантель мстительно улыбнулась мужу. — Ты проиграл. Сейчас есть только один победитель — и это Николас.
— Заткнись! Чтоб тебе провалиться… — зашипел на нее Дункан.
— Марш вниз, на квартердек. — В голосе Николаса хрустел лед.
— Я остаюсь на борту этого судна, — заявил Дункан. — Я несу за него ответственность. Бог свидетель, я обещал довести дело до конца — и сдержу свое слово. Заодно пригляжу за тем, чтобы вы, господин Берг, выполняли порученную работу.
Усилием воли Николас сдержался и несколько долгих секунд разглядывал Дункана. Затем безжалостно улыбнулся.
— Да, трусом тебя не назовешь, — нехотя кивнул он. — Другими именами — запросто, но только не трусом. Оставайся, коли хочешь. Лишняя пара рук не помешает. — Он обернулся к Питеру: — Пойдем, мой мальчик.
И потянул сына к лифту.
Возле релинга Николас еще раз прижал к себе Питера, тот уткнулся носом отцу в воротник — и они так постояли несколько секунд, щека к щеке, под ревевшим над головами ветром.
— Пап, я тебя люблю.
— И я люблю тебя, Питер. Слов нет, как люблю… Но сейчас тебе пора.
Он разомкнул объятия и усадил сына в монтажную люльку, затем сделал шаг назад и правой рукой описал над собой круг. Лебедка на верхней надстройке «Колдуна» тут же потянула к себе драгоценный груз, подвешенный на тонком — и с виду ненадежном как паутинка — нейлоновом тросе.
Из-за бросков и качки обоих судов трос то провисал, то вновь натягивался, и в какой-то момент белая парусиновая люлька чуть не зачерпнула воду, в последнюю секунду увернувшись от зеленых клыков холодных и голодных волн, а мигом позже трос уже звенел от предельного натяжения, угрожая лопнуть и сбросить Питера в море, — но наконец подвеска достигла буксира, и четыре пары крепких рук подхватили мальчика. Он едва успел махнуть Николасу, как его увели с палубы, и люлька поползла обратно.
Лишь сейчас Николас заметил, что за его руку цепляется Шантель. Он взглянул ей в лицо: ресницы слиплись от дождя, щеки мокрые — она походила на маленького ребенка, а громоздкий брезентовый плащ и спасательный жилет лишь подчеркивали это впечатление. Она была, как всегда, прекрасна, но в широко распахнутых глазах читалась отчаянная тревога.
— Николас, ты всегда был мне нужен, — хрипло сказала Шантель. — Но ни разу я не нуждалась в тебе так сильно, как сейчас. — С каждой секундой ветер сдувал прочь ее напускное хладнокровие. — Ты и это судно… все, что у меня осталось…
— Только судно, — резко поправил он и удивился, с какой легкостью удалось разорвать путы наваждения. Та часть души, которой Шантель всегда умела столь безошибочно коснуться, сейчас была отгорожена бронированным панцирем. С внезапным облегчением он понял, что освободился от Шантель — отныне и навсегда. Все кончено. Прямо здесь, сейчас, среди бушующего шторма — он был наконец свободен.
Шантель почувствовала это, и читавшийся в глазах страх переродился в подлинный ужас.
— Николас, не бросай меня здесь! О Николас! Что будет со мной и «Флотилией Кристи»?!
— Не знаю, — спокойно сказал он, подтягивая люльку, которая в эту секунду показалась над фальшбортом «Золотого рассвета». Николас с легкостью поднял Шантель и усадил на сиденье. — И если говорить по правде, мне наплевать.
Он отступил на шаг и взмахнул рукой. Раскачиваясь маятником, люлька заскользила по тросу через узкую брешь. Шантель ему что-то провизжала, но Николас скользящими прыжками уже несся на ют, где его ждала троица добровольцев — рослые, крепкие, опытные моряки. Ник быстро обежал глазами их снаряжение, от толстых кожаных рукавиц до болторезов и стальных ваг, которыми они будут орудовать, заводя тяжеленный буксирный канат.
— Годится, — кивнул он. — Как только последний человек покинет борт, готовьтесь принять бросательный конец.
Из-за того что авральная партия не обладала достаточным опытом буксирных работ, да еще в стремительно ухудшавшихся погодных условиях, ушел почти час на крепление ходового конца каната вместе с его нейлоновым абсорбером к кормовым швартовным кнехтам «Золотого рассвета». Однако время пролетело так стремительно, что Николас изумился, бросив взгляд на часы. При таком ветре судно должно было быстро дрейфовать в сторону суши. Он кинулся в надстройку, оставляя за собой водяную дорожку до самого лифта.
Капитан Рандл стоял за штурвалом, угрюмо сгорбившись под градом упреков. Едва Николас появился на мостике, Дункан сразу же переключился на него.
— Вас только за смертью посылать!
Один-единственный взгляд на цифровой индикатор глубиномера дал понять, что Дункан близок к истине. Под ватерлинией оставалось тридцать восемь саженей, из которых двадцать составляла осадка грузного чрева «Золотого рассвета». Шквальные порывы с востока усиленно подгоняли танкер к берегу, и Николас был вынужден признать, что в словах Дункана что-то есть. Впрочем, ничем не выдавая ни тревоги, ни возбуждения, он шагнул к Рандлу и снял с крючка микрофон.
