Генри Хаггард - Клеопатра
Разве не так, добрые люди? – Старая женщина повернулась и обратилась к небольшой толпе, незаметно для меня собравшейся, пока она пророчествовала. – Я произносила заклинание, чтобы мое лекарство лучше подействовало. Ла-ла! Нет ничего полезнее, чем заклинание. Заклинание – великая сила. Не верите? Тогда приходите ко мне те, у кого жены не могут зачать. Это средство понадежнее, чем скрести колонны в храме Осириса. Я сделаю так, что они станут плодовитыми, как молодые пальмы. Только для каждого недуга нужно знать особое заклинание… В этом весь смысл! Во всем есть свой смысл. Ла-ла!
И вот, услышав это, я взялся за голову, думая, не мерещится ли мне все, или происходит наяву. Но через какое-то время я поднял глаза и среди толпы увидел седовласого мужчину, который пристально смотрел на нас, и особенно на старую Атуа; потом я узнал, что это был шпион Птолемея, тот самый, который донес фараону о пророчестве моей матери и из-за которого меня чуть не убили в колыбели. И тут я понял, почему Атуа несла такую чепуху.
– Странные у тебя заклинания, старуха, – сказал шпион. – Ты как будто говорила о фараоне и о двойной короне – Верхнего и Нижнего Египта, и о юноше, созданном Птахом, разве не так?
– Да, да, это же часть заклинания, глупый! И кем же еще в наше время клясться, как не божественным фараоном Флейтистом, музыкой которого боги осчастливили эту землю? Чем, как не двойной короной, которую он носит… столь же великий, как Александр Македонский? Да, кстати, ты все знаешь, скажи, а они уже вернули его плащ, который Митридат увез на остров Кос? Последним его надевал, кажется, Помпей, верно?.. Когда праздновал победу… Только представьте себе Помпея в плаще великого Александра!.. Щенок в львиной шкуре! И кстати о львах: посмотрите, что сделал этот юноша. Он своим собственным копьем убил льва. Радуйтесь, добрые люди, потому что это был злой лев, вы только посмотрите на его зубы и когти. Вот это когти! Да от одного вида таких когтей у меня, глупой темной старухи, поджилки трясутся. А посмотрите туда, видите тело? Мертвое тело? Это лев убил его. Увы! Теперь он воссоединился с Осирисом[10]… Подумать только, всего лишь час назад он был обычным смертным, как вы и я! Он говорил, двигался, смеялся… Отнесите его бальзамировщикам, а то он от солнца распухнет и лопнет, и тогда бальзамировщикам не придется его разрезать. Хотя они ради него и серебряного таланта не потратят. Семьдесят дней в соляном растворе – вот и все, что ему перепадет. Ла-ла! Что-то язык мой никак не остановится, а ведь уже стемнело. Вы собираетесь забирать тело этого несчастного юноши? И льва не забудьте! А ты, мой мальчик, не снимай пока целебные травы, скоро ты перестанешь чувствовать рану. Я хоть и сумасшедшая, но кое-что понимаю, к тому же ты мой внук! Как же я рада, что верховный жрец принял тебя к себе, когда фараон – благослови Осирис его святое имя! – погубил его родного сына. Ты такой сильный и крепкий, я уверена, что настоящий Гармахис не смог бы убить льва так, как ты. Никогда, клянусь богами. Нет, все-таки самая здоровая кровь у простолюдинов, уж я это знаю…
– Ты слишком много знаешь и чересчур много языком мелешь, – пробурчал шпион; его подозрения старухе удалось рассеять. – Хотя он и правда храбрый юноша. Эй, вы, отнесите тело в Абидос. Кто-нибудь, останьтесь помочь мне освежевать льва. Шкуру мы пошлем тебе, молодой человек, – продолжил он. – Хотя ты и не заслуживаешь этого. Охотиться вот так на льва мог только дурак, и один из дураков получил по заслугам – смерть. Никогда не нападай на сильного, пока не станешь сильнее его.
После этого я, раздумывая, что все это значит, отправился домой.
Глава III
О том, как Аменемхет упрекал Гармахиса, о молитве Гармахиса и о знамении, посланном всемогущими богами
Пока я шел домой, сок зеленых трав, которые старая женщина Атуа положила мне на рану, вызвал сильнейшую боль, но потом постепенно боль прекратилась. И сказать по правде, я думаю, в травах этих действительно была какая-то целебная сила, потому что уже через два дня разорванная плоть срослась и от ран не осталось и следа. Но тогда я об этом не думал, поскольку меня занимала только одна мысль: я ослушался приказания старого верховного жреца, Аменемхета, которого называли моим отцом. Ибо до того дня я не знал о том, что он был моим настоящим отцом, мне все говорили, что его родной сын был убит, как я уже описывал, и что он с благословения богов усыновил меня и воспитал так, чтобы в должное время я занял его место в храме. Поэтому меня охватил страх – я очень боялся старика, который в гневе был ужасен и всегда разговаривал холодным, суровым голосом мудрости. И все же я решил пойти прямо к нему, признаться в своем проступке и понести то наказание, которое он назначит. С окровавленным копьем в руке и окровавленной грудью я прошел через двор большого храма и подошел к двери покоев верховного жреца. Это великолепное помещение, все уставленное величественными изваяниями богов, свет днем проникает в него через отверстие, прорезанное в массивной каменной крыше, а по ночам оно освещается подвешенным бронзовым светильником. Внутрь я вошел бесшумно, поскольку дверь была не заперта, и, откинув тяжелый занавес, остановился.
Было уже темно, поэтому горел светильник, и в его свете я увидел старика. Он сидел в кресле из слоновой кости и черного дерева перед каменным столом, на котором были разложены таинственные письмена о царстве живых и царстве мертвых. Но он не читал – он спал, и его длинная белая борода лежала на столе, как борода мертвеца. Мягкий свет светильника падал на него, на папирусы и на золотой перстень у него на пальце с выгравированными символами Незримого, но все вокруг оставалось в тени. Свет падал на его бритую голову, на белое одеяние, на стоявший рядом кедровый жреческий посох и на кресло из слоновой кости с ножками в виде львиных лап. Ясно был виден могучий властный лоб, царственные черты лица, белые брови и темные провалы под ними глубоко посаженных глаз. Увидев его, я задрожал, потому что в его облике было нечто большее, чем обычное человеческое благообразие. Он так долго прожил в обществе богов, так долго общался с ними и познавал их божественные помыслы, он был настолько сведущ в тайнах, которые нам кажутся непостижимыми, что даже сейчас, еще при жизни, он приобщился к великой сущности Осириса, почти возвысился до его благости, а это вызывает у людей великий страх.
Я стоял и смотрел на него, не решаясь сойти с места, и пока я смотрел, он открыл вдруг свои темные глаза. Но он не посмотрел на меня, даже не повернул головы в мою сторону и все же увидел меня и заговорил.
