Станислав Федотов - Схватка за Амур
Закончив эту фразу, невероятно трудную не только для ганноверского немца, каковым по происхождению был Ахте, но и для чистокровного русского, Николай Христофорович передохнул и победно улыбнулся, отметив покаянную, как ему показалось, внимательность генерала.
Муравьев, действительно, слушал его очень внимательно, но размышлял при этом о другом. «Вот оно, – думал он, – искреннее заблуждение честных людей, совершенно незнакомых с тонкостями дипломатической казуистики: ухватят то, что лежит сверху и само бросается в глаза, а заглянуть поглубже, присмотреться к нюансам – в голову не приходит. А в этих нюансах-то и скрыт главный смысл документа».
– Николай Христофорович, – спокойно сказал генерал-губернатор (надо же, удивился Ахте, заранее поинтересовался именем-отчеством), – вы отлично запомнили текст, но подчеркивание выражения «даже до моря» с головой выдает ваш поистине дилетантский подход к вопросу – уж простите мне некоторую резкость суждения. «Даже до моря» в трактате подразумевает «если так, то тогда даже и так». А кто может сейчас достоверно утверждать, что те вершины Каменных гор, то есть Станового хребта, по которым граница определена от Горбицы, тянутся до самого моря? Никто! Если же горы поворачивают на юг, что вполне возможно, то реки, стекающие с их не южных, а уже восточных склонов, даже впадающие в Амур, не могут считаться «под владением Хинского государства» и относятся к неразграниченной территории, по которой России и Китаю еще следует договариваться. Вот эту территорию – между рекой Удью, морем, горами и Амуром – следует обозреть и описать вашей экспедиции, которая с декабря сего года подотчетна генерал-губернатору. То бишь мне. С весны этим и займетесь.
– Но академик Миддендорф обнаружил пограничные столбы… – попытался возразить подполковник, буквально придавленный аргументами генерала.
– Да, он что-то обнаружил, но это «что-то» вполне может быть культовым сооружением местных шаманов. Или памятным знаком опять же местного населения, а не китайских властей. И вообще, гиляки нижнего Амура знать не знают никаких китайцев – это достоверно выяснила экспедиция капитана Невельского. Там до́лжно, и как можно скорее, поставить российский флаг! – жестким тоном закончил генерал-губернатор.
А подполковник от таких непререкаемых слов, наоборот, вспыхнул упрямством.
– По инструкции мне запрещено приближаться к Амуру, – насколько сумел, твердо заявил он. – Я человек военный и приказы должен выполнять неукоснительно. А приказано мне подробно и обстоятельно осмотреть район между Удью и горами на предмет определения границы с Китаем.
– Поймите же наконец: нет там никакой границы! И не было никогда! – начал раздражаться Муравьев. Он знал, что раздражение это непроизвольно будет раскручиваться, сердился, что не может его сам остановить, и оттого терял самообладание еще быстрее. Лицо его покраснело, голос становился громче. Генерал вскочил и заходил по кабинету из угла в угол. – Вы вчитайтесь, вчитайтесь в трактат! В том-то и гениальность Федора Алексеевича Головина [1] как дипломата, что он сумел убедить китайцев оставить эту территорию неразграниченной. У них армия была – пятнадцать тысяч, а за ним всего полторы тысячи человек! И ведь смог! Смог, черт побери!!.
Последние слова генерала были почти на крике, подполковник, потерявшись, ждал, что будет дальше, но тут распахнулась дверь кабинета, и в ее проеме появилась женщина. Муравьев поперхнулся словом, закашлялся и замолчал. Ахте подбросило со стула, на краю которого он сидел, он остолбенело уставился на вошедшую: она ему показалась ослепительной красавицей.
– Добрый день, – с легким французским акцентом сказала женщина. – Пора, господа, обедать. Николай Николаевич, приглашайте гостя к столу.
А гость, наклонив в приветствии голову, краем глаза успел заметить, как разгладилось раздраженное лицо хозяина, как загорелись лаской его только что злые глаза.
– Ты, как всегда, вовремя, моя дорогая. Позволь представить тебе подполковника Генерального штаба Николая Христофоровича Ахте, а вам, господин Ахте, – мою супругу Екатерину Николаевну.
Ахте поцеловал легко и грациозно протянутую руку и почувствовал, как екнуло и затрепетало его, казалось, навсегда заснувшее сердце. Что это? – удивился и взволновался он. – Не дай бог влюбиться в чужую жену!
С женщинами у Николая отношения были самые простые, вернее сказать, их практически не было. Девственность он потерял давно, вполне случайно и, к стыду своему, даже не помнил с кем. Произошло это в Харькове, на одной из университетских вечеринок, на которые студенты – дети и внуки Слобожанской казачьей старшины, – как бы в подтверждение своего вольного и буйного нрава, обязательно приглашали девушек-белошвеек. Что там было? Выпивка, переходящая в банальную пьянку, обязательный гопак и необязательная кадриль, поцелуи с жаркими объятиями в темных закутах, ударяющая в голову податливость обнаженного женского тела… В общем, удовольствия тогдашняя торопливая близость не доставила, а позже Николай обнаружил, что общаться с девицами ему совсем не интересно – то ли по меланхолическому складу характера, то ли по увлеченности науками, а затем и службой, то ли еще по какой причине – он, в общем-то, не особенно вникал и самокопанием не занимался. Конечно, понимал, что когда-нибудь женится и даже нарожает детей, но это казалось таким далеким будущим, что никаких эмоций не вызывало.
А тут… А тут с ним явно что-то случилось, потому что подполковник почувствовал острую нехватку дыхания и испугался, что генерал, а главное, его жена, заметят, как он пытается осторожно втянуть воздух в опустевшие легкие. Заметят и еще заподозрят что-нибудь нехорошее, а этого ему совсем не хотелось.
– Идемте, идемте, Николай Христофорович, – услышал он ничуть не раздраженный голос генерал-губернатора и удивился: оказывается, после поцелуя руки Екатерины Николаевны прошла не вечность, а всего-то пара секунд. Но сердце продолжало трепетать и сбиваться с ритма теперь уже от веселого и дружелюбного взгляда хозяйки.
– Ты так напугал бедного подполковника, что он никак не может прийти в себя, – с улыбкой сказала она мужу и повернулась к Николаю Христофоровичу. – Не бойтесь, мой муж страшен только для врагов, а вы, как мне кажется, к ним не относитесь. Не так ли?
– Да, да, разумеется, – пробормотал Ахте.
Они пошли из кабинета, через приемную залу, вниз по лестнице – женщина впереди, мужчины, плечом к плечу, на полшага сзади. Сначала молчали, потом Николаю Христофоровичу молчание показалось неприличным – еще подумает хозяин, что гость сердится, – и он, в продолжение разговора, спросил (хотя и опасался нового взрыва):
