Эмма Орци - Тревоги любви
— Не определить ли нам теперь условия дуэли, сэр Перси? — прервал его Шовелен, с трудом сохранявший хладнокровие.
— Вы подразумеваете выбор оружия? — вмешался принц.
— Но ведь уже решено биться на шпагах.
— Совершенно верно, ваше высочество, — подтвердил Блейкни, — но при этом есть много мелочей, имеющих важное значение, не правда ли, месье Шовелен? Мой предусмотрительный противник может пожелать, чтобы я выступил против него в зеленых башмаках, а я могу потребовать, чтобы в его петлицу был вдет красный цветок… Он очень красиво выделялся бы на темном фоне вашей сутаны, которую вы иногда носите во Франции… а когда цветок окончательно увянет, вы сможете почувствовать сильный запах, гораздо сильнее запаха ладана.
Все присутствующие громко расхохотались, зная, какую ненависть каждый член революционного французского правительства, включая и Шовелена, питал к любимому национальному английскому вождю.
— Итак, мы переходим к условиям, — сказал Шовелен, делая вид, что не замечает насмешки, звучавшей в последних словах Блейкни. — Бросайте кости.
— После вас, — любезно ответил сэр Перси.
Мысли Шовелена быстро перенеслись на север Франции, где было сосредоточено много войска, которым можно было окружить все валы Булони, чтобы не дать смелому Алому Первоцвету ни малейшей возможности скрыться. Его размышления были прерваны веселым голосом Блейкни.
— Кажется, счастье изменило вам, месье Шовелен, — говорил он. — Выиграл опять я.
— Значит, вам назначить условия, при которых мы будем драться, — промолвил Шовелен.
— Ну, я недолго буду затруднять вас, — сказал Блейкни. — В случае холодной погоды мы останемся в верхнем платье, если будет жарко, мы снимем его. Оружие мы выберем современное… Фоулкс, — прибавил он, обращаясь к своему другу; — принеси, пожалуйста, те две шпаги, что лежат у меня на бюро. Я нарочно не посылаю за ними слугу, месье, чтобы не поднимать излишнего шума. Я уверен, что вы одобрите мои шпаги; выбирайте любую и решите, насколько серьезна должна быть рана, которую можно бы считать достигнутой для того, чтобы отомстить за оскорбленное самолюбие мадемуазель Кандейль.
Вернувшийся Фоулкс положил на столик две совершенно ровные шпаги в кожаных ножнах.
— Как вы находите это оружие, месье? — спросил Блейкни, беззаботно опираясь на спинку кресла.
— Они немного старомодны, — ответил Шовелен, — и тяжелее французских, но тем не менее это чудесная сталь.
— В этом отношении вы можете быть совершенно спокойны, — отозвался Блейкни. — Клинки были изготовлены в Толедо двести лет назад.
— Тут написано имя, — заметил Шовелен, поднося шпагу ближе к глазам.
— Это имя ее первоначального владельца. Во время своего путешествия по Италии я купил шпаги у одного из потомков первого владельца.
— Лоренцо Джиованни Ченчи, — произнес Шовелен, медленно прочитывая итальянскую надпись.
— Величайший негодяй, когда-либо живший на земле. Вам, конечно, хорошо известна его история, месье. Его ничто не останавливало — даже отравленный кинжал.
При последних словах сэра Перси Шовелен заметно вздрогнул и быстро положил шпагу на стол, бросив беглый взгляд на Блейкни, лениво проделывавшего разные движения другой шпагой.
— Удовлетворяет ли вас мое оружие? — спросил сэр Перси. — Которую из шпаг вы выбираете и какую оставляете мне?
— Откровенно говоря, сэр Перси… — нерешительно начал Шовелен.
— Я знаю, что вы хотите сказать, — перебил его Блейкни. — Откровенно говоря, обе шпаги совершенно одинаковы? Не так ли?.. Тем не менее вы должны выбрать одну из них, с которой и можете упражняться дома до того самого дня, как выступите с ней против моей недостойной особы — на южном крепостном валу Булони, через четыре дня, когда в соборе станут звонить к вечерней молитве… Прошу вас выбрать.
Шовелен готов был отдать несколько лет жизни за возможность прочесть в эту минуту мысли сэра Перси, с ласковой улыбкой протягивавшего ему обе шпаги. Неужели этот благовоспитанный джентльмен хотел воспользоваться отравленным оружием? Конечно, нет!
— Вы берете эту? — спросил Блейкни, видя, что Шовелен тонкими пальцами постукивает по одному из клинков.
— Нет! — с притворной беззаботностью ответил француз. — Как вы полагаете, на котором из клинков сохранился еще яд Ченчи?
Блейкни громко расхохотался.
— Черт возьми! Вы замечательно остроумны, чертовски остроумны! Что вы об этом думаете, ваше высочество? Не правда ли, у моего друга удивительно оригинальный ум? Мне никогда не пришло бы в голову ничего подобного… Так которую же шпагу вы выбираете, месье? Надо с этим покончить, чтобы не злоупотреблять терпением наших друзей. Вот эту?.. А теперь надо выпить пунша. Но как дьявольски остроумно ваше предположение! Подобные шутки не забываются… А после пунша мы можем присоединиться к дамам, не так ли? — прибавил он, обращаясь к присутствующим.
Глава 7
Беззаботность Блейкни привела всех в хорошее расположение духа. Сам он, по-видимому, не смотрел на вызов как на нечто серьезное, поэтому и его друзьям не было причины тревожиться, и более юные из свидетелей предыдущей сцены охотно приняли предложение сэра Перси промочить горло пуншем, а затем присоединиться к дамам, тем более что из бального зала доносились звуки музыки.
Лишь очень немногие не приняли участия в общем веселье. Принц Уэльский, имевший крайне смущенный вид, отозвал Блейкни в сторону и о чем-то серьезно говорил с ним; лорд Энтони Дьюхерст и лорд Гастингс тоже о чем-то совещались в отдаленном углу, между тем как Эндрю Фоулкс, как ближайший друг хозяина дома, счел своей обязанностью заменить его и обменяться несколькими словами с Шовеленом, который горел нетерпением поскорее уехать домой, избегнув встречи с леди Блейкни.
Отыскав Дезире Кандейль, он проводил седо дома, дав ей при этом последние инструкции. В общем, он был вполне доволен сегодняшним вечером: актриса с поразительным искусством и хладнокровием исполнила предназначенную ей роль, а сэр Перси бессознательно или намеренно прямо шел в расставленную для него ловушку. Последнее обстоятельство несколько смущало Шовелена. Алый Первоцвет не мог сомневаться в горячем желании революционного правительства возвести на эшафот смелого англичанина, вырвавшего у республики столько жертв, предназначенных гильотине. При своем тонком уме он в вызове Шовелена должен был неминуемо почуять опасность, и если он так неосторожно шел в приготовленную ему западню, то в его находчивом мозгу, вероятно, уже созрел план, как привести врагов к унизительной неудаче.
