Эли Берте - Птица пустыни
Как только Клара догадалась о желании своего приятеля, отправилась на склад, где хранилось старое оружие, и отыскала там мушкет, вероятно, принадлежавший какому-нибудь французу, и, сняв с него сошку, отдала ее. Взяв палочку в руки, он завертел ее над головой, обнаруживая сильнейшую радость. Он хохотал, плясал, испускал неистовые крики, не переставая вертеть драгоценную палочку.
Наконец, желая дать понять Кларе, каким образом он будет пользоваться амулетом, Волосяная Голова с помощью пантомимы изобразил борьбу с черной змеей. Он подражал ее свисту, вставал в оборонительное положение, наклонившись вперед и застыв с палочкой в руке. Когда змея, по-видимому, бросилась, палочка описывала в воздухе полукруг, змея падала, и Волосяная Голова подражал ее судорожным движениям на земле. Наконец голова пресмыкающегося была отрезана – и победитель праздновал пением и пляской свою воображаемую победу.
Клара очень хорошо уловила смысл этой пантомимы. Видя, что туземец запыхался и весь в поту, она сделала знак Семирамиде подать ему рюмку водки. Песок в пустыне не поглотил бы скорее этой капли водки – так быстро выпил ее Волосяная Голова. Он охотно выпил бы и другую рюмку, и Клара не отказала бы ему, но Семирамида возразила, спрятав бутылку:
– Нет, нет, мисс Клара, не надо напоить его. Когда он напился, он сбесится, и что тогда будет делать мы, бедная женщины?
Волосяная Голова, впрочем, не обиделся, тем более что Семирамида сходила в кухню за остатками холодной говядины и хлеба, которые он тотчас же съел с жадностью. Клара начала находить его посещение слишком продолжительным, когда австралиец сам, по-видимому, решил, что ему пора возвращаться. Но прежде чем удалиться, он подошел к Кларе и произнес длинную речь, в которой несколько английских слов были потоплены в нечленораздельных звуках. Правда, по его выразительным жестам можно было понять, что он благодарен Кларе за ее щедрость и предлагает посетить его деревню. Чтобы уговорить ее не отказываться от приглашения, Волосяная Голова описал, какую превосходную охоту на кенгуру устроит он в ее честь, как займет ее ловлей угрей, перечислил кушанья из муравьев, которыми намеревался угостить ее. Он даже обещал поссориться с соседним племенем и продемонстрировать своей молодой гостье зрелище битвы, в которой он отрежет неприятельскому начальнику голову и поднесет ее Кларе.
Семирамида громко хохотала, наблюдая за его ужимками.
– Конечно, конечно, – говорила она сквозь смех, – когда-нибудь мисс Клара наденет лучший кринолин и шляпу с цветами и придет к тебе в гости, а я буду нести за ней зонтик и веер, наряжусь в красное платье и желтый фуляровый платок, чтобы познакомиться с твоей женой и твоими детьми.
Вряд ли Волосяная Голова понял хотя бы слово, но Клара сказала негритянке:
– Полно, Семирамида, не унижай этого несчастного. Он хочет выразить нам свое уважение, и не его вина, если его обращение не походит на наши обычаи. Кто знает, может быть, через несколько дней он будет иметь случай доказать мне свою признательность не такими странными средствами...
Она дала австралийцу три цветных платка для его жены и детей, после чего он наконец покинул магазин.
Появление Волосяной Головы отвлекло Клару от ее горестей, однако она удивилась, что его неистовые крики не привлекли внимания матери и Ричарда Денисона. Видимо, разговор шел о чем-то весьма важном. Впрочем, Клара скоро узнала, что он касался и ее, потому что мадам Бриссо позвала дочь. Оставив в магазине Семирамиду, она поспешила на зов матери.
У мадам Бриссо глаза покраснели от слез, а Ричард Денисон выглядел спокойным и довольным. Клара, дрожа, села напротив матери.
– Что это за крик слышала я сейчас, Клара? – спросила мадам Бриссо. – Не приходил ли кто из этих попрошаек туземцев?
Клара передала ей в нескольких словах, зачем Волосяная Голова явился в магазин.
– Конечно, мы не обогатимся подобной торговлей, но эти бедные люди так жалки! – вздохнула мадам Бриссо.
– Из политических соображений следует приучать этих людей, насколько возможно, к цивилизации, – сказал Денисон. – Конечно, мисс Клара не заботится о политических причинах, она только следует велению своего доброго сердца.
– Да, да, она добра, – кивнула мадам Бриссо, – и у вас будет...
Она, не договорив, улыбнулась и продолжала:
– Я имела объяснение с мистером Денисоном, дитя мое. Я ничего от него не скрыла; он теперь знает о наших несчастьях и выразил мне свое сочувствие. Он желает немедленно привести в исполнение некоторые планы, очень лестные для нас... о которых, быть может, ты догадываешься.
Клара робко взглянула на мать. Неужели она все рассказала судье, столь дорожившему общественным мнением?
Клара была далека от мысли, что ее мать, искусно распространяясь об одних подробностях, о других упомянула лишь вскользь, придав происшествию такой смысл, которого на самом деле они не имели. Женщины – большие мастерицы в этом искусстве. И мадам Бриссо, не прибегая ко лжи, ловко представила себя несчастной жертвой судьбы. Этот рассказ, переданный трогательным тоном женщиной, еще красивой и заливающейся слезами, произвел должное впечатление на Ричарда Денисона. Хотя его профессия должна была бы заставлять его относиться с долей недоверия к подобным признаниям, но он был молод, склонен к состраданию и думал только об обстоятельствах, оправдывавших супругов Бриссо.
Клара еще несколько дней назад была бы очень рада узнать, что никаких препятствий к их браку не существует, но теперь сердце ее в страхе сжималось.
– Милая Клара, ваша мать рассказала мне о горестных происшествиях, заставивших ваше семейство покинуть Францию, – сказал Денисон, взяв ее за руку. – Я знаю, что на вашей родине существует некоторое предубеждение против людей, подвергшихся суду, но мы, англичане, особенно в колонии, не разделяем этих предрассудков. Ваш отец, может быть, поступил слишком опрометчиво, но все-таки он порядочный человек. Что же касается вашей матери, столько выстрадавшей и выдержавшей столько жестоких испытаний, то я гордился бы быть ее сыном.
– А я, мсье Денисон, – со слезали в голосе, произнесла мадам Бриссо, – я была бы для вас любящей и преданной матерью. Вы первый человек, ставший нашим другом здесь, и, наверное, муж чрезвычайно обрадуется, узнав... Но для того, чтобы стать нашим сыном, вам прежде надо получить согласие Клары... Что ты об этом думаешь, дорогая? Хочешь ли ты, чтобы мсье Денисон соединился с нами родственными узами? Излишне говорить, что это зависит от тебя одной.
Мадам Бриссо, говоря таким образом, не сомневалась в ответе дочери. Каково же было ее изумление, когда Клара, закрыв лицо руками, зарыдала.
