Далия Трускиновская - Рижский редут
Совсем было задремав на мысли о репутации, я вдруг ахнул: что, коли у Натали есть уже ребенок, а то и двое? Если она более четырех лет замужем, то это – дело вполне возможное. Тяжко же нам придется, коли мы вздумаем соединиться…
Глава третья
Я понятия не имел, где поселить Натали с Луизой. Более того, я не знал, к кому в этом городе следует обращаться, чтобы мне порекомендовали недорогое и приличное жилье. Сам я поселился на Малярной улице при содействии знакомца моего, таможенного чиновника. Разумеется, зайди я на полчаса в канцелярию порта или таможни, мне тут же присоветовали бы хороших домовладельцев. Но я был убежден, что Натали и Луиза не сумели хорошо спрятать свои следы. Если родня чудовища, каковым изобразила мне Натали господина Филимонова, сообразит свести концы с концами и проведает, что бывший жених беглянки служит в Риге, то первым делом начнут домогаться правды от меня и моих сослуживцев.
Рига была переполнена людьми всех званий. Рижский гарнизон рос, как на дрожжах: если при моем прибытии в Ригу там было едва ли десять тысяч человек, то теперь – не менее двадцати тысяч. Жители форштадтов кинулись спасаться под защиту городских валов и пушек, пройти по улицам сделалось невозможно от тесноты. Да еще преисполненные гордости, маршировали взад и вперед бюргерские роты, то бишь отряды военных граждан. Они были составлены из потомственных рижских жителей, а город, как изволил выразиться Шешуков, сто лет пороху не нюхал. Сии роты годились разве что для несения караулов, заготовки продовольствия и присмотра за тем, как в городе исполняют приказы коменданта.
Как и во всяком городе накануне осады, слухи метались один другого причудливее. Одни кричали, что на выручку к нам спешат морем англичане и шведы, другие клялись, что армия русская разгромлена, а Бонапарт завтра к обеду будет в Москве, и обыватели рижские дружно лазили на высокие колокольни – высматривать французов, наступающих с суши, или паруса, летящие к нам по морю. Когда же этих добровольных и бестолковых наблюдателей с колоколен сгоняли, они бежали к заставам, ложились наземь, благо погода стояла сухая и лужи отсутствовали и, приложив ухо к земле, слушали: нет ли вдали пушечной канонады. При этом они громко клялись лечь костьми за родной город, после чего, посчитав, что долг исполнен, и отряхнув штаны, прекращали проказы свои и бежали домой – грузить имущество на телеги, пока еще есть возможность убраться из Риги.
Герр Штейнфельд, с которым я столкнулся день спустя на углу Малярной и Кузнечной улиц, был сильно озабочен. Он являлся главой преогромного семейства, состоящего главным образом из женщин, и намеревался в случае серьезной опасности отправить их всех, включая мою Анхен, в Дерпт.
– Мы хоть и не знаем тягот осады, однако не глупы, – сказал он мне. – Коли по городу будут палить из пушек, ядра понаделают беды – ведь дома стоят очень тесно. С другой стороны, остающимся в городе бюргерам и обывателям предписано запастись провиантом на четыре месяца. А провиант, кстати говоря, сразу же, как стало известно о войне, вздорожал. Представляете, сколько мешков с мукой и крупами мне пришлось бы покупать? К тому же, как прикажете запасать молоко, сметану и коровье масло для маленьких детей? Теперь же я останусь в доме с двумя подмастерьями, и втроем мы не пропадем.
Все бы ничего, да только я наблюдал позапрошлой ночью в окошко, как из мастерской через двор проносили к герру Штейнфельду те самые мешки, которые его так перепугали. Я мало смыслю в тайных приработках ювелира, но тут догадался: в случае, ежели осада затянется, мой любезный сосед будет не просто торговать исподтишка своими припасами, но выменивать их на золото и драгоценные камни. Голодные люди позабудут о цене своих сокровищ, а в мирное время окажется, что герр Штейнфельд неслыханно разбогател.
Мой квартирный хозяин герр Шмидт тоже мудрил на свой лад – он затеял возню в том самом погребе, где таилась каменная стена невесть которого века. Судя по грязной лопате, которую он позабыл под лестницей, герр Шмидт собственноручно закапывал в погребе самое ценное свое имущество.
– Как же вы, герр Штейнфельд, отправите женщин с детьми одних? На дорогах Бог весть что творится, – сказал я, прежде всего обеспокоившись судьбой Анхен. Она не была мне ни женой, ни невестой, но я менее всего хотел, чтобы с ней приключилась какая-нибудь беда.
– Вам точно известно, герр Морозов?
– Точно, герр Штейнфельд! – соврал я, полагая сие пресловутой ложью во благо, за которую и батюшка на исповеди не слишком корит.
– Так я договорюсь, пожалуй, с Гольдштейном, который также отправляет жену и дочерей! Надобно, чтобы они ехали все вместе.
– Вам следует составить… – тут я задумался, подбирая слово, наконец сказал по-русски «караван» и объяснил ювелиру, что это такое. В результате я узнал, что и булочник Бергер также посылает свое семейство в Дерпт.
Из этого следовало, что и у Гольдштейна, и у Бергера освобождаются комнаты!
Расставшись с Штейнфельдом, я побежал к Бергеру на Большую Песочную и очень разумно с ним уговорился. До того, как его семейство двинется в дорогу, Натали и Луиза могли пожить в чердачной комнатке, чтобы не проворонить комнату большую и светлую на третьем этаже, которую он мне почти обещал. Я насильно всучил ему задаток и той же ночью привел своих подопечных. При этом я нес саквояж Натали, а Луиза свои вещи тащила сама и без малейшего видимого усилия.
Обе они были в мужской одежде, в длинных гарриках, и я отрекомендовал их хозяину приятелями своими, Генрихом Гамбсом и его младшим братом Паулем. Бергер был подслеповат, в лица не вглядывался, и переселение прошло благополучно. Я заплатил хозяину вперед, а Натали и Луизе сказал, что это – из денег, вырученных за продажу одной из безделушек, и что я буду искать хорошего покупателя, благо время терпит и голодная смерть никому из нас не грозит.
Далее жизнь моя временно раздвоилась.
Днем была война. Придя с утра в портовую канцелярию, я узнавал новости. Как всегда, лучше прочих разбирались в стратегии и тактике чиновники, не державшие в руках ничего острее перочинного ножичка. Эти яростные критики, кстати говоря, изрекали много верного. Когда фон Эссен отправил Левиз-оф-Менара с его полевым отрядом провести разведку боем, даже канцелярский истопник знал: выходить навстречу противнику следовало не одним отрядом, а всеми силами рижского гарнизона, иначе Макдональд, чьи силы по сведениям разведки неизмеримо превосходили наши, разобьет нас в пух и прах. Отряд, впрочем, был не мал – четыре батальона, четыре казачьих сотни, но всего десять пушек. Формально он мог бы противостоять Граверту, с которым ему предстояло сразиться, хотя уступал прусской дивизии по численности. А на деле эти четыре батальона являлись не боевыми подразделениями, а учебными командами, состоявшими из необстрелянных солдат. Отправлять их в такое дело – значило сильно рисковать.
