Мика Валтари - Золотое кольцо всадника
Я громко расхохотался.
— Сабина — женщина холодная и к любовным утехам совершенно безразличная, — с уверенностью проговорил я. — Уж я-то лучше других знаю ее. И поверь, у меня нет никакого повода для развода. Она даже не против того, чтобы я удовлетворял свои мужские потребности с другими женщинами. У Сабины же есть своя страсть — ее львы. Больше всего на свете она любит их и никогда не расстанется с ними. Зверинец и львы — ее единственная настоящая любовь.
— Никто и не собирается принуждать ее покидать зверинец, — заявила Клавдия, — наоборот, она и впредь будет заниматься своими львами. К тому же, у нее есть дом при зверинце, куда ты, кстати, заходишь все реже и реже. Живя порознь, как сейчас, вы сможете остаться друзьями. Ты просто скажи ей, что тебе все известно, но желаешь развестись без публичного скандала. Мальчик пусть сохранит твое имя, раз уж ты признал его своим сыном и теперь не можешь от него отказаться.
— Ты в своем уме, Клавдия? Как ты смеешь намекать, что Лауций не мой сын! — возмутился я. — Мне и в голову не приходило, что ты такая злая. Куда подевалась твоя христианская добродетель?
Клавдия бросила на меня гневный взгляд.
— Все в Риме знают, что Лауций — не твой сын, — вызывающе заявила она. — Сабина спала со всеми подряд — с дрессировщиками, с рабами и даже, говорят, с обезьянами. К тому же, в свои развратные забавы она вовлекла многих благородных дам. Нерон давно тайком смеется над тобой, да и другие твои замечательные друзья тоже. Ты один, оказывается, ничего не знаешь, бедный простачок!
Подняв с пола свою тогу, я обернул ее вокруг бедер и дрожащими от волнения пальцами принялся тщательно расправлять на ней все складки.
— Только ради того, чтобы доказать тебе, чего на самом деле стоят твои злобные наговоры, я поеду и поговорю с Сабиной, — не на шутку разозлившись, сказал я. — А когда вернусь, задам тебе настоящую трепку, ибо ты не только плохая хозяйка, но еще и злостная сплетница. Лучше, не дожидаясь меня, переоденься в лохмотья рабыни, в которых ты вошла в мой дом, и отправляйся к своим христианам.
Вне себя от ярости я помчался прямо в зверинец; пустив коня вскачь, я несся в развевающейся по ветру тоге, словно за мной гнались фурии. Не обращая внимания ни на прохожих, ни на приветствующих меня знакомых, не сообщив жене о своем прибытии, я ворвался в ее комнату, растолкав рабов, пытавшихся остановить меня у входа.
Я появился так внезапно, что Сабина не успела высвободиться из объятий Эпафродия. Рассвирепевшая, как львица, со сверкающими глазами, она наконец подбежала ко мне и закричала:
— Что ты себе позволяешь, Минуций! Ты что, совсем с ума сошел?! Ты меня так напугал, что я едва не лишила Эпафродия глаза. Я как раз пыталась найти языком соринку у него под веком, когда ты ворвался в комнату. Эпафродий почти ослеп и не может заняться львом, которого мы только что получили из Нумидии[18].
— Я, в отличие от него, вовсе не слепой и прекрасно видел, что не ты, а он кое-что искал у тебя, и совсем не в твоем глазу, — огрызнулся я и, не выдержав, громко заорал: — Меч сюда! Я убью этого бесстыжего раба, осквернившего мое супружеское ложе!
Сдернув с ложа покрывало, Сабина прикрыла свою наготу, вытолкала за порог любопытных рабов и поспешно захлопнула дверь.
— Ты прекрасно знаешь, — сквозь зубы процедила Сабина, — что широкие одежды дразнят львов, и мы всегда раздеваемся почти донага, когда приступаем к работе. — Вдруг она зашипела, как разъяренная кошка: — Сейчас же извинись и проси прощения у Эпафродия за то, что назвал его рабом. И прими к сведению, что он давно уже свободный человек, а сам император пожаловал ему римское гражданство за заслуги и подвиги в нашем амфитеатре.
Я не поверил ни одному ее слову и, в ярости бегая по комнате, продолжал громко звать рабов.
Сабина тем временем замолчала, и в комнате воцарилась тишина.
— Немедленно объясни мне, что все это значит, — потребовал я. — Весь Рим только и говорит, что о твоем бесстыдстве! Даже до меня дошли всякие мерзкие слухи и сплетни! Завтра же я обращусь к императору с прошением о разводе.
Сабина на мгновение застыла, как изваяние, а затем бросила на Эпафродия многозначительный взгляд.
— Ну что ж, — холодно произнесла она, — придется его задушить. Мы завернем тело в ковер и бросим в клетку со львами. У нас ведь бывают несчастные случаи, когда люди, не соображая, пытаются играть с хищниками или того хуже — дразнят животных.
Сжимая огромные кулачищи, ко мне подошел Эпафродий. Он был на голову выше меня и почти в два раза шире в плечах. В сердце моем все еще бушевал праведный гнев, но ярость явно стала угасать, и я отступил назад, испугавшись за свою жизнь.
— Ты неправильно поняла меня, Сабина, — торопливо заговорил я. — Мне и в голову не приходило оскорблять отца моего сына. Тем более, что Эпафродий — римский гражданин, как и я. Я уверен, что мы сможем уладить все без лишнего шума, ибо никто из нас не жаждет публичного скандала.
— Ты знаешь, Сабина, что у меня крепкая рука, — сказал Эпафродий примирительным тоном, — но я бы не хотел убивать твоего мужа. Он всегда смотрел сквозь пальцы на наши отношения, никогда нам не мешал, и, возможно, у него есть свои причины, чтобы желать развода. Ты сама столько раз вздыхала, мечтая о свободе, поэтому прошу тебя, не наделай сейчас глупостей, Сабина.
Но Сабина злобно рассмеялась.
— У тебя, Эпафродий, поджилки трясутся, когда ты видишь Минуция, эту жалкую хромую, покрытую шрамами развалину. А я-то думала, что ты — настоящий мужчина! — презрительно заявила она. — Храбрость, оказывается, вовсе не самое большое твое достоинство. Неужели непонятно, что лучше сейчас задушить этого глупца и унаследовать его имущество, чем переживать позор и публичный скандал?
Избегая моего взгляда, Эпафродий сомкнул свои железные пальцы вокруг моего горла, и, хотя сделал он это не очень сильно, я тут же стал задыхаться и все поплыло у меня перед глазами. Не в силах издать ни звука, я знаками давал им понять, что готов дорого заплатить — в самом что ни на есть буквальном смысле — за свою жизнь, и что вообще-то нам есть о чем поговорить. Эпафродий неожиданно отпустил меня, я сделал глубокий вдох, и у меня закружилась голова.
— Конечно же, ты, как и прежде, будешь распоряжаться в зверинце и жить в этом доме, а я буду оплачивать все твои расходы, — с трудом прохрипел я. — Об одном только прошу тебя: дай мне уйти без скандала. Твой сын и впредь будет носить мое имя и после моей смерти получит свою часть наследства. Прости меня, дорогая Сабина, но мою вспыльчивость можно оправдать — я ведь любил тебя и теперь не хочу, чтобы ты оказалась замешанной в преступлении, которое все равно раскроется со временем, и тебе никак не удастся избежать публичного суда и наказания. Поэтому давайте обсудим спокойно, как нам жить дальше. Кликни рабов, Сабина, пусть принесут вина. Выпьем за примирение — ты, я и Эпафродий, которого я глубоко уважаю за его храбрость и исполинскую силу.
