Артуро Перес-Реверте - Золото короля
— Этот галеон, — продолжал Гуадальмедина, — идет в составе флота с грузом серой амбры, кошенили шерсти и кож, предназначенным севильским и кадисским купцам. И еще везет пять миллионов реалов серебряной, свежеотчеканенной монетой — две трети принадлежат частным лицам — и полторы тысячи золотых слитков для передачи в королевскую казну.
— То-то бы пираты порадовались, — заметил Кеведо.
— Особенно если принять в рассуждение, что в составе флота в этом году еще четыре корабля с таким же грузом… — Граф сквозь клубы табачного дыма поглядел на капитана. — Теперь понимаешь, почему англичане нанесли визит в Кадис?
— А откуда они узнали?
— Дьявольщина! «Откуда»! Смекнуть нетрудно! Если за деньги можно купить даже спасение души, то и все остальное труда не составит!.. Нынче вечером ты что-то наивен не в меру! Во Фландрии, говоришь, был? А впечатление такое, будто с луны свалился.
Алатристе промолчал и налил себе еще вина. Взглянул на Кеведо, который с полуулыбкой пожал плечами, как бы говоря: «Забыл, с кем дело имеешь? Принимай его, каков есть».
— Ну да дело не в том, что там написано в его коносаментеnote 10. Нам известно, что галеон контрабандой везет серебра еще на миллион реалов. Но и это не самое главное. А важно то, что в трюмах «Вирхен де Регла» едут к нам еще две тысячи золотых слитков, которые нигде не значатся. — Он ткнул в капитана мундштуком. — Знаешь, на сколько, по самым скромным подсчетам, потянет этот тайный груз?
— Не имею ни малейшего представления.
— Ну так знай — на двести тысяч золотых эскудо. Капитан посмотрел на свои руки, неподвижно лежавшие на столешнице, и, прикинув в уме, спросил:
— Это получается сто миллионов мараведи?
— Точно! — расхохотался Гуадальмедина. — Все мы знаем, сколько стоит эскудо.
Алатристе поднял голову и пристально поглядел графу в глаза:
— Тут ваша милость ошибается. Может, и знаете, да не так, как я.
Гуадальмедина открыл рот для очередной шутки, но ледяной взгляд Алатристе заставил его промолчать. Известно было, что капитан убивал людей за десятитысячную часть этой суммы. Без сомнения, в этот миллион, как и я, прикидывал, сколько армий можно набрать и вооружить на нее. Сколько аркебуз купить, сколько жизней сохранить, сколько смертей избежать.
Откашлявшись, Кеведо негромким голосом, медленно и важно прочел:
Мир — торжище. Жизнь — рынок. С давних пор
Ворье не остается здесь в накладе,
Как заповедь исполнить «Не укради»,
Когда в ходу: «Не пойман, так не вор»?
А и поймают — с правосудьем спор
Ты выиграешь, если не тупица:
Сумел спереть — сумеешь откупиться.
Наступило неловкое молчание. Альваро де ла Марка разглядывал свою трубку. Потом он положил ее на стол и сказал:
— Чтобы загрузить в трюм лишние сорок кинталов золота да еще и незадекларированное серебро, капитану «Вирхен де Регла» пришлось снять с галеона восемь пушек. И все равно — корабль перегружен.
— Кому же принадлежит это золото? — осведомился Алатристе.
— Ну тут и гадать нечего. Прежде всего — герцогу де Медина-Сидония: он организовал всю операцию, снарядил корабль и получит самый большой доход. Затем — двоим банкирам: один из Лиссабона, другой — из Антверпена… Еще кое-кому из придворных. Среди них, судя по всему, — Луис де Алькесар, секретарь его величества.
Алатристе обратил ко мне изучающий взгляд. Я, разумеется, уже успел поведать ему о встрече с Гвальтерио Малатестой, хотя ни словом не упомянул о синих глазах, мелькнувших в окне одной из многих карет, составлявших королевский кортеж. Гуадальмедина и Кеведо, в свою очередь внимательно рассматривавшие капитана, в этот миг переглянулись.
— Фокус в том, — продолжал Гуадальмедина, — что корабль, прежде чем разгрузиться в порту Кадиса или Севильи, зайдет в устье Санлукара. Они подкупили командующего флотом, и тот разрешит кораблям под предлогом непогоды ли, англичан или еще чего одну, по крайней мере, ночь простоять там на якоре. И за эту ночь золото потихоньку перегрузят на другой галеон, стоящий там же. Он называется «Никлаасберген» — фламандская посудина с безупречно католическим экипажем, капитаном и арматором… Курсирует в свое удовольствие между Испанией и Фландрией под флагом нашего государя.
— И куда же доставят золото?
— Скорее всего, доля Медина-Сидонии и прочих останется в Лиссабоне, где тамошний банкир даст за нее недурные деньги… А остальное прямым ходом отправится в мятежные провинции.
— Это — измена, — сказал Алатристе.
Голос его был спокоен, рука, подносившая к губам кубок с вином, в котором он уже успел смочить усы, не дрогнула. Но я видел, как странно потемнели его светлые глаза.
— Измена, — повторил он.
И от того, как было произнесено это слово, ожили в моей памяти картины недавнего прошлого. Шеренги испанской пехоты бестрепетно шагают по равнине, окружающей Руйтерскую мельницу, и рокот барабана вселяет сладкую грусть в души тех, кто обречен здесь пасть. Славный галисиец Ривас и прапорщик Чакон гибнут на склоне бастиона Терхейден, спасая бело-синее клетчатое знамя. Рев вырывается из сотни глоток, когда на рассвете начинается штурм Аудкерка. После рукопашной в подземных галереях люди протирают запорошенные глаза… Мне самому вдруг захотелось пить, и я залпом опорожнил стакан.
Кеведо и Гуадальмедина снова переглянулись.
— Это — Испания, капитан, — промолвил поэт. — Заметно, что во Фландрии вы отвыкли от нас.
— Ныне у нас дело главней всего, — веско прибавил Гуадальмедина. — И это уже не впервые. Разница — в том лишь, что теперь король и особенно — Оливарес не доверяют Медина-Сидонии. Как ни старался он потрафить им и угодить, принимая их два года назад в своем имении Санта-Ана, как ни обходительно устраивал он эту поездку, бросалось в глаза, что дон Мануэль де Гусман, восьмой герцог Медина-Сидония, превратился в некоронованного короля Андалусии. От Уэльвы до Малаги и Севильи его воля — закон. Перед нами — мавры, по бокам — Галисия с Португалией, которые только и ждут, как бы отделиться… Это становится опасным. Оливарес подозревает, что Медина-Сидония вместе со своим сыном Гаспаром, графом де Ньебла, готовят переворот… Кто другой пошел бы за это под суд и на плаху, но уж больно высоко взлетели герцоги Медина-Сидония… Оливарес, хоть он их терпеть не может, несмотря на родство, не решится без веских доказательств устроить скандал…
— А что Алькесар?
— Алькесара сейчас тоже голыми руками не возьмешь. Он пользуется при дворе большим влиянием, его поддерживают инквизитор Боканегра и Совет Арагона. И, кроме того, Оливарес, ведущий опасную двойную игру, считает его полезным. — Граф пренебрежительно пожал плечами. — Вот он и решил действовать скрытно, сочтя, что так будет больше толку… Золото надо стащить из-под самого носа у герцога Медина-Сидонии и переправить в сундуки королевской казны. Оливарес действует с одобрения короля, и их величества предприняли сей вояж в Севилью, чтобы полюбоваться представлением. Потом четвертый наш Филипп с обычной своей невозмутимостью обнимет на прощанье старого герцога, послушав заодно, как тот скрежещет зубами… Беда в том, что план Оливареса предусматривает два этапа: первый — полуофициальный и довольно деликатный. Другой — негласный. Это дело более сложное.
