Рафаэль Сабатини - Скарамуш
При виде худощавого длиннолицего молодого человека со впалыми щёками, прямыми длинными волосами, одетого в коричневый редингот [22], жёлтые панталоны из лосиной кожи и высокие, забрызганные грязью сапоги, величественная особа ещё больше нахмурилась, и её густые чёрные брови над большим ястребиным носом сошлись в сплошную линию.
— Вы заявили о себе как об адвокате из Гаврийяка, имеющем сделать важное сообщение, — грозно прогремело из-за стола.
То был властный приказ изложить сообщение, не отнимая зря драгоценного времени королевского прокурора. Господин де Ледигьер имел все основания полагать, что его персона производит на посетителей неотразимое впечатление, поскольку за время своего пребывания в должности видел, как многие бедняги пугались до потери сознания при одном звуке его громоподобного голоса.
Он ожидал, что то же самое произойдёт и с молодым адвокатом из Гаврийяка. Но напрасно.
Андре-Луи нашёл, что королевский прокурор смешон и нелеп. Он знал, что под претенциозностью всегда скрываются слабость и никчёмность, а сейчас перед ним было само воплощение претенциозности. Она читалась в этой надменной манере держать голову, в этом нахмуренном челе, в тоне этого рокочущего голоса. Как ни трудно выглядеть героем в глазах слуги [23], который видывал своего господина без доспехов победителя, — ещё сложнее выглядеть героем в глазах исследователя Человека, который видит то, что скрывается под доспехами, хотя и в ином смысле.
Андре-Луи решительно подошёл к столу, в чём господин де Ледигьер усмотрел откровенную дерзость.
— Вы — прокурор его величества в Бретани, — сказал молодой человек, и надменному вершителю судеб показалось, что проситель проявил непростительную наглость, обратившись к нему, как к равному. — Вы отправляете королевское правосудие в этой провинции.
На красивом лице под густо напудренным париком отразилось удивление.
— Ваше дело касается какого-нибудь возмутительного акта неповиновения со стороны черни?
— Нет, сударь.
Чёрные брови поползли вверх.
— В таком случае, за каким дьяволом вы бесцеремонно вторгаетесь ко мне в то самое время, когда только эти срочные и постыдные дела требуют всего моего внимания?!
— Меня привело к вам дело не менее срочное и не менее постыдное.
— Ему придётся подождать! — гневно прогремел великий человек и, взметнув облако кружев, протянул руку к серебряному колокольчику.
— Одну минуту, сударь!
Тон Андре-Луи не допускал возражений, и рука де Ледигьера, изумлённого его бесстыдством, застыла в воздухе.
— Я изложу дело предельно кратко.
— Я, кажется, уже сказал, что…
— И когда вы меня выслушаете, — настойчиво продолжал Андре-Луи, прерывая прервавшего его, — то согласитесь с моей оценкой.
Господин де Ледигьер сурово посмотрел на молодого человека.
— Ваше имя? — спросил он.
— Андре-Луи Моро.
— Так вот, Андре-Луи Моро, если вы сумеете коротко изложить своё дело, я выслушаю вас. Но предупреждаю, я очень рассержусь, если вам не удастся оправдать дерзкую настойчивость, проявленную в такой неподходящий момент.
— Судить вам, — сказал Андре-Луи и приступил к изложению дела, начиная со смерти Маби и далее переходя к убийству де Вильморена. До самого конца он не называл имени знатного сеньора, уверенный в том, что если введёт его раньше времени, то ему не дадут закончить.
Едва ли в те минуты Андре-Луи догадывался о своём даре оратора, хотя ему и было суждено совсем скоро убедиться в его несокрушимой силе. Он говорил просто, без прикрас; его рассказ подкупал искренностью и убеждённостью. Суровая складка на челе великого человека постепенно разгладилась; его лицо смягчилось, на нём отразился интерес и нечто похожее на сочувствие.
— И кто же, сударь, тот человек, которого вы обвиняете?
— Маркиз де Латур д'Азир.
Эффект, произведённый этим громким именем, был мгновенным. Сочувствие, предательски закравшееся в душу королевского прокурора, сменилось яростью, смешанной с лёгким испугом, и ещё большей надменностью.
— Кто? — заорал он и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Какая наглость! Явиться сюда с обвинением такого знатного лица, как господин де Латур д'Азир! Как смеете вы обвинять его в трусости…
— Я обвиняю его в убийстве, — поправил молодой человек, — и требую правосудия.
— Требуете… вы? Разрази меня гром, и что же дальше?
— Это уж вам решать, сударь.
Поражённый ответом Андре-Луи, великий человек предпринял довольно успешную попытку сохранить самообладание.
— Позвольте предупредить вас, — ядовито заметил он, — что предъявлять столь нелепые обвинения дворянину по меньшей мере неразумно. Это, да будет вам известно, не что иное, как преступление, караемое законом. А теперь слушайте меня. В случае с Маби — если допустить, что ваши показания соответствуют истине, — егерь, возможно, и превысил свои полномочия, но так ненамного, что об этом не стоит и говорить. Однако, заметьте, его дело в любом случае не подлежит компетенции Королевского прокурора, равно как и любого другого суда, кроме сеньориального суда господина де Латур д'Азира. Им должны заняться судьи, назначенные самим маркизом, поскольку оно целиком подлежит сеньориальной юрисдикции его светлости. Как адвокат, вы должны бы знать это правило.
— Как адвокат, я готов оспорить его. И опять-таки, как адвокат, я прекрасно понимаю, что, если бы делу дали ход, оно закончилось бы наказанием злосчастного егеря, который всего-навсего выполнял приказ. Из него сделали бы козла отпущения. Я же вовсе не хочу отправить Бене на виселицу вместо того, кто её действительно заслужил, — то есть господина де Латур д'Азира.
Де Ледигьер в ярости ударил кулаком по столу.
— Ну, знаете ли! — воскликнул он и несколько спокойнее, но с явной угрозой добавил: — Ваша дерзость, любезный, переходит всякие границы.
— Уверяю вас, сударь, я далёк от намерения дерзить вам. Я адвокат, выступающий по делу — делу господина де Вильморена. Сюда я пришёл с единственной целью — искать правосудия в связи с его убийством.
— Но вы сами сказали, что это была дуэль! — вскричал прокурор.
— Я сказал, что убийству придали видимость дуэли. Здесь есть некоторая разница, что я и докажу вам, если вы соблаговолите выслушать меня.
— Ну что ж, если вам не жалко времени, — ответил ироничный господин де Ледигьер; за время пребывания во Дворце Правосудия ему не доводилось принимать ни одного посетителя, чьё поведение хотя бы отдалённо напоминало поведение молодого адвоката из Гаврийяка.
