Ганс Лихт - Сексуальная жизнь в Древней Греции
После трапезы, которая, естественно, сопровождалась тостами и здравицами (Сафо, фрагм. 51, PLG), невеста садилась в повозку, запряженную быками, мулами или лошадьми, и отправлялась в дом жениха. Она сидела между женихом и его парохом (πάροχος) (Photius, Lexikon, 51; Pollux, iii, 40) — лучшим другом или ближайшим родственником. Обычай запрягать в повозку быков объясняли при помощи мифа, который излагается Павсанием (ix, 3) так: «Говорят, что Гера, рассердившись на Зевса, удалилась в Эвбею. Так как Зевс никак не мог убедить ее вернуться, он, говорят, обратился за помощью к Киферону, бывшему
тогда в Платеже; относительно Киферона считалось, что он никому не уступает в мудрости. И вот он велел Зевсу сделать деревянное изображение и говорить, будто он везет себе в жены Платею, дочь Асопа. Зевс поступил по совету Киферона. Как только Гера услыхала об этом, она немедленно явилась сюда. Когда же она приблизилась к повозке и сорвала со статуи одежду, она обрадовалась этому обману, найдя деревянный обрубок вместо живой невесты, и помирилась с Зевсом» [перевод С. П. Кондратьева].
После прибытия невесты в дом жениха ось повозки иногда сжигалась (например, в Беотии). Это считалось предзнаменованием того, что невеста никогда не захочет покинуть дом мужа (Плутарх, Qaest. Roman., 29).
Если вдовец женился вторично, то он не принимал участия в свадебном шествии, но поджидал невесту дома; невесту приводил к нему товарищ, звавшийся в этом случае не парохом, а нимфагогом (Pollux, iii, 40).
Свадебные факелы были неотъемлемым атрибутом свадебного шествия; их возжигали матери невесты и жениха и несли те участники праздника, что шли пешком (Еврипид, Phoenissae, 344; Iphig. Aulid., 722; Аристофан, «Мир», 1318 и др.). Все они были нарядно одеты, о чем можно догадаться, если, не довольствуясь сообщением об этой подробности у Гомера («Одиссея», vi, 27), принять во внимание развитое у греков чувство прекрасного. Платье невесты было, по-видимому, разноцветным, одежда жениха (очень характерная деталь) — не черной, как это принято у нас, но белой, сотканной из самой тонкой шерсти; мужчины, участвовавшие в процессии, были одеты так же, как и жених. Невесту и жениха украшали венками и пестрыми лентами (taeniae); невеста не жалела на себя благовоний, и у лица ее колыхалась яркая пелена — традиционная деталь наряда невесты.
Встречные поздравляли и шутливо подбадривали свадебную процессию, двигавшуюся по улицам города под аккомпанемент флейт; ее участники распевали гименей — свадебную песнь, названную именем бога свадьбы Гимена.
Гименей упоминается уже Гомером («Илиада», xviii, 491; ср. Плутарх, Мог., 667а); на щите Геракла (Гесиод, «Щит», 272) также были изображены свадебные торжества.
Там невест из чертогов, светильников ярких при блеске, Брачных песней при кликах, по стогнам градским провожают; Юноши хорами в плясках кружатся; меж них раздаются Лир и свирелей веселые звуки; почтенные жены Смотрят на них и дивуются, стоя на крыльцах воротных.
[перевод Н. И. Гнедича]
Гименей распевался также во время свадебной процессии, изображенной на щите Геракла, который был подробно описан Гесиодом. Возможно, сам Гесиод был автором «Эпиталамия», посвященного свадьбе Пелея и Фетиды, две строки из которого цитирует живший в двенадцатом веке Цец (Prol. ad Lycophronem = Гесиод, фрагм. Ixxi,
Goettling): Пелей восхваляет в них достоинства своей благородной невесты. Однако о содержании этих древних Гименеев нам больше ничего неизвестно. Они получили выдающуюся художественную обработку в творчестве Алкмана, который тем самым ввел их в литературу в седьмом веке до нашей эры; по-видимому, он довел этот род поэзии до высокой степени совершенства. Во всяком случае, Леонид Тарентский называет его «певчим лебедем свадебных песен» (Anth. Pal., vii, 19: ύμνητήρ ύμεναίων κύκνον). Дальнейшее развитие жанра связано, вероятно, с именем Стесихора (около 640—555 гг. до н.э.), которого считали автором эпиталамия Елене (Stesichorus, fragm. 31, PLG). Однако о нем нам ничего более не известно, да и само упоминание об этом настолько сомнительно, что мы даже не можем сказать с определенностью, действительно ли Стесихор сочинял когда-либо такой эпиталамий.
Таким образом, древнейшие свадебные песни греков были утрачены, оставив по себе лишь воспоминание. Мы не располагаем сведениями об их содержании, и даже от эпиталамиев Сафо, бывших образцом высочайшего совершенства, до нас дошли только скудные крохи. Это тем более достойно сожаления, что, по свидетельствам древних, именно эпиталамий были жемчужинами поэзии Сафо; софист Гимерий (Oratio-nes, 14; 16; 19) с горячим восторгом рассказывает о красотах этих творений Сафо: «Она входит в свадебный покой, готовит постель жениху, восхваляет красоту дев, низводит с небес Афродиту, восседающую в колеснице Граций [Харит] и окруженную сонмом шаловливых Эротов; она заплетает в волосы невесты цветки гиацинта, которые — колышимые ветром — осеняют ее виски, а в это время Эроты с позолоченными крыльями и локонами правят колесницей, вращая над головой свадебные факелы».
Очевидно, все это — аллюзии на те отрывки из эпиталамиев Сафо, которые Гимерий выдвигает на передний план, считая их особенно характерными. Кехли (Akademische Vortrage, 1859, vol. i, p. 195) превосходно характеризует эти эпиталамий как «лирические драмы, которые, так сказать, разбиты на несколько актов и в которых типичные черты брачного торжества находят свое выражение в песне и сопровождаются ритмически организованными действиями, иллюстрирующими ее содержание».
В древности существовал обычай, по которому брачные покои умелой рукой украшал сам муж. Так сделал в свое время Одиссей («Одиссея», xxiii, 190); возвратившись от стен Илиона, он с заслуженной гордостью похваляется этим перед женой, чтобы развеять ее последние сомнения в том, что он — ее муж, которого давно считали погибшим. Судя по тому, какое значение придавалось построению брачного покоя, можно с определенностью заключить, что следующие слова взяты из самого начала эпиталамия Сафо (фрагм. 89—90 (90—91), по тексту Кехли):
Плотники, делайте горницу выше: жених в нее входит,
О Гименей!
Входит подобный Аресу.
О Гименей!
Ростом рослых он выше. О Гименей!
Выше, насколько певец лесбосский других превышает.10
[перевод В. В. Вересаева]
«Затем раздавался призыв убрать ложе невесты и украсить его цветами. Юношей и девушек зазывали на праздник, для придания вящей славы которому — ввиду необыкновенной красоты невесты и исключительных достоинств жениха — с небес сходила сама богиня любви, сверкающая лучезарной красотой и сопровождаемая очаровательными Харитами и эротами, как о том свидетельствует Гимерий. И призыв не оставался безответным. Статные друзья жениха и цветущие подруги невесты уже собрались в ярко освещенном и пышно убранном доме новобрачного, ожидая наступления ночи и прибытия невесты на радостный пир; они распевают сколии (застольные песни) и звенят кубками. Наступает ночь. Вот вдалеке уже показалось пламя факелов, вот уже слышны звуки старинной и вечно юной песни «Гимен, о Гименей!» Ведя невесту домой, приближается шумная, возбужденная процессия, представление о которой дают Гомер и Гесиод: высокая повозка с невестой останавливается перед домом жениха, где уже выстроились юноши и девушки, образовав два отдельных хора, чтобы вступить в рьяное и веселое песенное состязание под небом, где уже воссиял мирный Геспер, звезда любви, которую давно уже вызывало в воображении страстное, нетерпеливое желание жениха; а пока невеста дрожит сладкой дрожью в ожидании суженого. К этой звезде со своей жалобой первыми обращаются девы11:
