Глин Айлиф - Царь Итаки
— Он-то, может, и нет, — заметил Икарий. — Но его подчиненные воюют как раз ради этого. Зачем же еще?
— Я сказал, что в Греции продолжится мир, и он будет, — настаивал Агамемнон. — Когда народы поймут преимущества торговли в сравнении с войной, то изменится отношение. Люди хотят мира со своими соседями, а их правители уже богатеют от свободного передвижения товаров. С этого начинается мир. Но только одна торговля нас не объединит, как не объединят и самые торжественные клятвы. И заодно остается вопрос наших беспокойных армий, поднятый тобой. Солдаты всегда хотят стать героями.
Тиндарей допил остатки вина, и слуга снова наполнил его кубок.
— Так что ты предлагаешь сделать?
— Если мы хотим разбогатеть благодаря торговле, то нам нужно торговать за пределами Греции.
— И мы торгуем, — заметил Икарий.
— Больше нет, — поправил Агамемнон, выбрал еще один кусок дыни на блюде, откусил и выплюнул семечки по одному в огонь. — Вы слышали про царя Приама?
— Да, конечно, — кивнул Тиндарей. — Правитель Трои и во всем могущественный человек.
— Слишком могущественный, — нахмурился Агамемнон. — Он начал облагать налогами торговлю, идущую по Эгейскому морю. Приам заявляет, что море принадлежит Трое, и все корабли должны платить ему дань. Это я не потерплю.
Тиндарей осушил еще один кубок вина и громко рыгнул.
— Не исключено, что придется, сынок. Ты не можешь диктовать Приаму условия в его владениях.
— Я не считаю Эгейское море троянским владением! — холодно заявил ему Агамемнон. — Кроме того, микенские корабли — не единственная его цель, Тиндарей. Вскоре это почувствуют и твои купцы, и все остальные греческие государства. Именно поэтому я и приехал сюда — предложить решение, которое обеспечит свободную торговлю по всему Средиземному морю, сохранит мир и позволит нашим армиям удовлетворить свою жажду славы. Предлагаю созвать греческих царей на военный совет. Мы совершим набег на Илион и научим Приама уважать нас!
Агамемнон крепко сжал подлокотники и уставился на спартанских царей. Его глаза горели, в них отражались языки пламени. В ушах Тиндарея звенели слова зятя. Он встал и принялся вышагивать взад и вперед у очага, покачивая головой.
— Не будь дураком. Это невозможно.
— Правда? — спросил Икарий, откидываясь на скамье и задумчиво оттягивая мочку уха.
— Невозможно, — рявкнул Тиндарей и протянул кубок рабу, который бросился к хозяину, чтобы снова его наполнить. — Забери его, чурбан! Мне нужна светлая голова, если я не хочу, чтобы меня уговорили участвовать в одной из войн зятя. А теперь послушай меня, Агамемнон. Ты приезжаешь сюда говорить о мире, а потом предлагаешь войну. Меня это устраивает. Но можешь ли ты на самом деле представить, как греческие цари объединяют силы хоть ради чего-нибудь? Даже для разграбления иноземных городов? Ты можешь представить, что они забывают обо всей ненависти и вражде, которые существовали на протяжении жизни многих поколений? И все — ради того, чтобы микенские купцы не платили дань Трое? Ты можешь вообразить, чтобы все эти гордые люди давали клятвы верности друг другу?
Икарий встал со своего места.
— Послушай его, Тиндарей, — сказал он. — Конечно, мы можем собрать их всех вместе, даже несмотря на ненависть друг к другу. Большинство из них испытывают недобрые чувства только потому, что злобу испытывали их отцы и деды. Вражда не может продолжаться вечно. Нам нужна цель, которая объединит все говорящие по-гречески полисы и сделает нас одним народом.
— Великим народом, — яростно добавил Агамемнон. — Вы можете хотя бы представить силу объединенной Греции?
— Объединенной под твоим руководством, Агамемнон? — спросил Тиндарей, подозрительно глядя на него. — Даже с твоим политическим мастерством ты не можешь вести греков за собой. Если тебе даже когда-нибудь удастся собрать их под одной крышей, они начнут убивать друг друга. Или ты хочешь как раз этого?
— Конечно, нет. Но задай себе вопрос: что ты предпочтешь — идти со спартанской армией убивать говорящих по-гречески жителей Аргоса, коринфян или афинян? Или же ты предпочтешь убивать троянцев, которые говорят на совершенно непонятном наречии, носят странные одежды и оскорбляют богов странной и необычной манерой почитания?
— Ты знаешь мой ответ на этот вопрос…
— А ты хочешь, чтобы дома царил мир, а все наши войны велись за его пределами? Разве ты не хочешь видеть объединенную Грецию, в которой человек может заниматься своим делом в безопасности, независимо от того, требуется ли ему отправиться в путешествие к Пифии или посетить соседний город?
Агамемнон сурово смотрел на тестя, требуя ответа.
— Сын, это прекрасное видение, и я не сомневаюсь, что у Греции имеется потенциал достигнуть всего того, о чем ты говоришь, — Тиндарей вздохнул. — Но если ты не смог убедить Диомеда, твоего ближайшего друга, забыть семейную вражду с Фивами, какие у тебя шансы на то, чтобы убедить греческих царей поклясться в верности друг другу? Нас нельзя впрячь в одну упряжь, как коней, знаешь ли. Мы напоминаем безумцев, забери нас Аид, когда дело идет друг о друге! Поэтому не можем объединить силы против Трои.
Агамемнон вздохнул и уставился в огонь. Раб в эти минуты принес охапку дров и подкладывал их в очаг. Царь Микен приехал в Спарту искать поддержки второго по силе царя Греции после него самого. Но вместо этого нашел мудрость более великую, чем его собственная. Если бы его поддержал Тиндарей, если бы царем оказался Икарий, он бы собрал военный совет. Но более старший мужчина говорил авторитетно и правдиво. Нельзя с легкостью отбросить в сторону десятилетия или даже столетия вражды. Даже сами боги не могут приказать греческим царям собраться вместе под одной крышей. Он покачал головой, смиряясь с судьбой.
— Рад, что в тебе победил здравый смысл, Агамемнон, — широко улыбаясь, проговорил Тиндарей. — Кликнуть ли мне аэда, чтобы исполнил песнь? Желательно что-нибудь легкое — может быть, поэму в честь Афродиты?
Агамемнон сел прямо и щелкнул пальцами.
— А это может быть ответом.
— Что? Поэма?
— Нет — богиня любви! Какой мужчина способен ей отказать?
Братья из Спарты обменялись удивленными взглядами. Агамемнон встал и принялся мерить шагами пол.
— Твоей дочери Елене пятнадцать или шестнадцать лет, так?
— Примерно.
— Значит, она достаточно взрослая для вступления в брак.
— И что из того?
— Она — самая желанная женщина во всей Греции! — с энтузиазмом воскликнул Агамемнон. — Ты смотришь на нее глазами отца, Тиндарей, но другие мужчины… Они будут убивать ради того, чтобы жениться на ней.
![Дмитрий Калюжный - Другая история Московского царства. От основания Москвы до раскола [= Забытая история Московии. От основания Москвы до Раскола]](/uploads/posts/books/217495/217495.jpg)
