Георг Борн - Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 1
— Да, такое иногда случается, а на этот раз позвольте мне счесть это за доброе предзнаменование, — сказал Франциско.
— Можете! — отвечала королева приветливо и почти по-детски кивнула головой молодому, красивому, взволнованному дворянину.
Олоцага не слышал этих многозначительных слов, которыми при первой встрече обменялись Изабелла и Серрано; впрочем, он, наверное, своим проницательным взглядом заметил бы возникшую между ними взаимную симпатию, если бы все его внимание не направилось вдруг в совсем противоположную сторону.
Олоцага стоял у самой колонны, отделяющей эту нишу от той, где находилась регентша, и чутко прислушивался к тому, что происходило за тонкой перегородкой.
Он сперва случайно и невольно, а потом напрягая слух, расслышал короткий разговор, заставивший его побледнеть, когда он узнал голоса.
— Если я могу вполне рассчитывать на вас, генерал, а вы поклялись мне в этом, — услышал он, — то буду говорить с вами откровенно! Герцог Луханский воображает, что он Бог, и поэтому должен пастъ.
— Правительница повелевает — Нарваэц повинуется! — произнес другой голос.
— Если вам удастся низвергнуть своевольного, то наградой послужит герцогская корона!
— Ровно через четыре недели Эспартеро будет устранен!
Олоцаге, всегда все знавшему, приоткрылась еще одна тайна.
В нише все утихло.
Через некоторое время правительница и молодая королева возвратилась к себе во дворец. Другие гости также разъехались, простившись с немного бледным герцогом Луханским.
Когда генералы Леон и Борзо, подобно остальным, заняли свои экипажи, к каждому из них молча подсели два высоких бородатых человека. И Леон, — и Борзо в ту Же минуту поняли, что это значило, но противиться было безумием: алебардисты герцога Луханского, вооруженные до зубов, отвезли обоих генералов в королевскую тюрьму.
ТЕНЬ КОРОЛЯ
Наконец поздно ночью молодой дон Серрано со своим верным слугой Доминго, терпеливо ждавшим его подле дворца Эспартеро, отправился на квартиру к некоему продавцу сигар, согласившемуся пустить в дом жильцов. Пока старый слуга хлопотал по дому, дон Серрано предался размышлениям.
Квартира тощего как палка торговца Ромоло была лучше, чем можно было заключить по наружному виду дома. Две комнаты, выходившие окнами на Прадо, где даже ночью царило оживление, соответствовали убранством всем требованиям, какие предъявлял Доминго, в качестве усердного управителя, к жилищу молодого дворянина, а так как сверх того и его комната была очень уютна и чиста, то слуга, весьма довольный, вручил хозяину, усердно расхваливающему кресла, кровати и картины, горсть блестящих червонцев, не без сожаления выпуская их из рук.
— Ге, ге, — смеялся Ромоло, переступая на одном месте тонкими ногами, — это мышиная нора! Я не ожидал, что ночью приму к себе таких знатных господ… Очень вам благодарен, милостивые господа!
— Ладно, ладно! — отвечал Доминго.
Выпроводив растаявшего лавочника, он пошел распорядиться, чтобы покормили лошадей в сарае, находившемся во дворе маленького дома. Серрано между тем расположился у себя в спальне. Скоро господин и слуга заснули на новом месте так же крепко, как до сих пор спали в замке Дельмонте.
На другой день Франциско рассказал старому Доминго о герцоге, о королевах, о том, как он вступил в гвардию, состоявшую только из сыновей генералов и грандов и предназначенную для непосредственной охраны королевского двора.
— Ну, дон Франциско, после вчерашнего вечера вы стали совсем другой! Благодарю всех святых за это! Вы полны надежд на блеск и славу. А что может быть лучше для сына почтенного дворянина?
— Ого, старый Доминго, уж не думаешь ли ты, что я в состоянии забыть мою Энрику, какие бы там ни питал надежды на славу и блеск? Мне казалось, что ты лучше должен знать меня! Наши поиски остались бесплодны, но, верь мне, Доминго, я встречусь с ней опять, хотя бы все силы мира боролись против меня! Энрика непременно найдет дорогу сюда, если следующее письмо моего отца не уведомит меня, что она уже в Дельмонте.
— Его сиятельство ни при каких обстоятельствах не уведомит вас о возвращении Энрики, — утверждал Доминго.
— Ты плохо его знаешь! Он хоть наружно и кажется в высшей степени непримиримым, но втайне будет о ней заботиться; ему известно, что значит для меня Энрика, он слышал, что я никогда в жизни не разлучусь с ней! День нашей встречи скоро настанет! Но разлука не должна мешать мне как мужчине бороться с насилием и несправедливостью и стремиться к высоким подвигам, иначе Энрика будет презирать меня! Так смелее же в путь к почестям, к славе!
На другой день дон Серрано вступил в ряды королевской гвардии, и Доминго, увидав его в великолепном мундире из темно-красного бархата с золотыми кантами, к которому как нельзя более шла маленькая каска, украшенная золотым львом, не мог удержаться от радостных восклицаний.
Скоро дон Серрано уже был в отличных отношениях со своими товарищами, сразу увидевшими, что он достоин их дружбы, а так как сверх того он был добрее и приветливее многих из них, лучше умел стрелять и фехтовать, то сделался общим любимцем.
Он сам чрезвычайно привязался к одному молодому офицеру, частью потому, что нашел в нем ласковый прием и готовность помочь добрыми советами, частью и потому, что тот произвел на негЬ приятное впечатление своей открытой, смелой натурой. Это был лейтенант дон Жуан Прим, сначала хотевший посвятить себя юриспруденции, но потом последовавший своему непреодолимому желанию стать гвардейцем.
Дон Жуан Прим несколькими годами старше Серрано, но не такого высокого роста как он. У него широкая грудь, крепкие плечи, и все-таки он худощав, как большая часть испанцев. Его лицо с добрым, ясным выражением отличается изысканной бледностью, но черные как смоль волосы и густая борода эффектно оттеняют его. Взгляд больших темных глаз в высшей степени привлекателен и выражает мужество, уже не раз выказанное им во многих сражениях.
Такого друга всегда желал себе дон Серрано, и потому между товарищами, стремившимися к одной цели, скоро завязались самые тесные отношения. К ним охотно присоединился еще капитан Олоцага, который, несмотря на нежное телосложение, имел твердую осанку и поражал своих приятелей умением держать себя и глубоким знанием жизни и людей.
Он имел чрезвычайно изящные и тонкие черты лица, был всегда тщательно одет и причесан, а его руки, настолько нежные, что в нем едва ли можно было заподозрить искусного фехтовальщика, никогда не оставались без тонких перчаток.
Однажды, вскоре после приезда Франциско, трое молодых офицеров, имевших столь различные чины, сидели в высокой, со сводчатым потолком комнате дворца, предназначенной для гвардейцев королевы.
![Юрий Иванов-Милюхин - Драгоценности Парижа [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
