Владимир Прасолов - Золото Удерея
— Садись, Федь, — догнав его на подводе, позвал Силантий.
— Не, езжай, я пехом, торопиться некуда, — ответил Федор.
— Ну как хошь, спасибо, заходи в гости вечером, братья с покоса вернутся.
— Может, зайду, — кивнул ему Федор.
Как не хотелось ему возвращаться в село! Ноги будто свинцом налились. Федор сошел с дороги и сел на поваленное дерево.
«Неужели Анюта так осерчала, уехав, даже словечко не передала?» — думал он, вспоминая ее глаза. Тогда на берегу ему показалось, они были какими-то другими. Как-то не так она глянула на него, когда, сорвавшись с места, убегала. Как будто увидела его впервой. Неужели она не поняла, что он просто хотел пошутить. Да не к месту и неловко все произошло, но он ведь не хотел, он же ее любит больше своей жизни!
— Чего грустишь, казак? — услышал он знакомый голос.
Федор глянул на дорогу. Из тайги тяжелой походкой, весь в рванине, опираясь на сосновый посох, вышел Семен.
— Вот те раз! Дядя Семен, чё ж ты с зимовья ушел, я ж тебя там встретить собирался?
— Дак ждал два дня, а на третий сам пошел, вдруг ты не придешь! — улыбнувшись, ответил Семен.
— Я ж слово дал! — обиделся Федор.
— Ладно, не серчай, пошутил я, знал, что вернешься.
Семен устроился рядом на ствол дерева.
— Просто решил тебе навстречу выйти, да разминулись. Тропу твою не разглядел. Только сейчас и вышел к дороге, считай, три дня плутал. А тут ты, вот как быват. Видно, нам с тобой дальше одной дорогой жизнь пробивать придется. Не зря нас сводит судьба. Ты как считаешь?
— А чё? Я с детства мечтал с тобой на Удерей-реку податься, золото промышлять. Веселый ты тогда был, и други твои понравились мне. Где ж они теперь, а?
— Долго рассказывать. Кто где, а кто уже в сырой земле, потом расскажу, время будет в достатке.
— Ладно, пойдем в село. В баньке помоемся, тут недалече уже. Слышишь — собаки брешут.
— Не могу, Федор, я ж тебе говорил.
— Что ж делать?
— Сам не знаю, схорониться пока надобно, сил набраться, потом видно будет.
— Тут недалече избушка есть, брошенное зимовье, старое, если подладить, лето пожить можно, идем туда.
После недолгого раздумья Семен согласно кивнул:
— Что ж, идем.
Продираясь сквозь чащу, без тропы, они добрались до вросшего в землю строения. Оно притулилось к скалистому обрыву в густом ельнике и совсем обветшало. Пологая крыша светилась дырами, почерневшие стволы низкого сруба обросли мхом. С пяти шагов не сразу приметишь. Ни двери, ни очага, и сырой плесневелый воздух внутри.
— Да, не хоромы, — вздохнул Семен.
— Ничё, подлатаем крышу, очаг сложим, протопим, дверь наладим, дядь Семен, иль все ж в село? — сбросив с себя мешок с поклажей, спросил Федор.
— Дак сам же говоришь — подлатаем, протопим! Остаюсь, коль сии хоромы поправить поможешь.
— Ну, тогда собирай сушняк, костер зажжем, перекусим — и за дело. К ночи надо поспеть, а то комары зажрут.
Федор, схватив котелок, спустился ниже, где журчала в каменьях вода. Набрав ее, чистой и студеной, он сначала напился, сполоснул лицо, а потом, наполнив котелок, вернулся к зимовью. У зимовья уже весело трещал костер. Семен, подкладывая зелень, дымил, разгоняя летучую нечисть.
— Скоко тут зверья, заживо сожрут! — ворчал он, отмахиваясь от полчищ комаров.
— Вечером, если такая тишь будет, точно сожрут. Место тут такое, комариное, зато мошки нет.
— От то уже хорошо.
— Там ручей, дядь Семен, иди сполоснись, и вот, я тебе одежку принес, оденься, все с комаром легче справляться будет, а то у тебя не кафтан, а решето.
— Добро, Федор, спасибо.
Прихватив одежду, Семен ушел к ручью. Федор поставил котелок на огонь. Разложил немудреную еду на камне, нарезал кусками вяленое мясо, лепешки, лук.
Семена не было долго, уж закипела вода, и Федор заварил ее травами. Тонкий аромат поплыл от млеющего в живительной влаге листа зверобоя и мяты. Не удержавшись, Федор окликнул Семена, не услышав ответа, спустился к ручью. На излучине ручья, по щиколотку в воде, согнувшись, стоял Семен и что-то делал.
— Дядь Семен, ты чё там, пошли, все готово, поспешать надо, делов-то много.
Семен оглянулся, увидел Федора и, широко улыбаясь, распрямился во весь рост. В его руках была деревянная, лопнувшая в нескольких местах, черная от старости посудина, больше похожая на лопату без рукоятки.
— Поди сюда, глянь! — крикнул он.
Федор спустился к ручью.
— Чё там?
— Гляди! — Семен протянул ему посудину. На самом ее дне среди небольшой горстки песка с водой проблескивали желтые песчинки.
— Что это? Нетто золотой песок? — не веря своим глазам, спросил Федор.
— Точно, Федька, это золото! Ручеек-то золотой, во как! — тихо, но с азартом сказал Семен.
— Вот те на, совсем рядом. Нетто правда золото?!
— Оно, оно, Федька, самому не верится. Таку даль ходили, а оно вот, под боком, прям рядом, далеко мы от села?
— Да верст пять-шесть, не боле.
— Это, Федь, хорошо и плохо. Этот ручеек теперь беречь надо, чтоб ни одна душа живая не проведала про него! Кто зимовья этого хозяин? Не наведается, часом?
— Да брошенное оно, сколько себя помню. Охотился, отец сказывал, тут ране дед Мотыга, да давно это было. Зверь перевелся, он и ушел дале, а избушка, вишь, в землю уже вросла.
— Все бы так, то ладно бы было!
Выбираясь из ручья, Семен ухватился за протянутую руку Федора. Федор легко выдернул его на крутой в этом месте берег.
«Силен парень», — подумал Семен, направляясь к зимовью.
— Однако кто-то здесь был, кто-то этот лоток здесь оставил, — указывая на деревянную посудину, сказал Семен, когда они, уже расположившись у костра, ели. — Это струмент специальный, как он сюда попасть мог?
— А где ты его нашел?
— Дак на бережку ручья, у дерева поваленного, в корневище.
— Может, его водой принесло откуда? По весне? Весной этот ручеек в речку превращается, не перейдешь.
— А где его начало?
— Кто знает? Впадает в Карнаев ручей, а где зачинается, не ведаю, не ходил по нему.
— Может, и принесло водой, лоток-то давно сделан, не так, как сейчас.
— Гадать не будем, надо избушку ладить, а то сожрут ночью звери лютые, — отмахиваясь от надоедливых комаров, сказал Федор, поднимаясь.
Дотемна они затыкали мхом и берестой дыры и прорехи в избушке, благо и того и другого было вдоволь. Семен нарубил еловых лап и что-то плел из них. Федор, смекнув, помогал, и вскоре они улеглись на душистые и пружинящие под тяжестью тела постели.
— Ловко у тебя, дядя Семен, это получилось.
— Первое дело в тайге у старателя — на земле не спать. А еловая лапа — лучший материал для матраса. Зимой и летом пушистая. Правильно сплети — и хоть на снег, хоть на каменья ложись, тепло из тела земля не заберет.
