Нина Соротокина - Закон парности
— Где расположены склады?
— Где-то вдоль Вислы. На карте точно обозначено.
— Но ведь там русские! — воскликнул Сакромозо.
— Если план топографа верен, то их величество пошлет в означенный район боевой разведывательный отряд. Он же будет, в случае удачи, охранять обоз. Порох, овес и хлеб — главное, что необходимо нам для продолжения войны. Может быть, мы поручим проверить верность карты господину Цейхелю? — и барон Диц повернулся всем корпусом к переводчику.
Цейхель, так и евший глазами начальство, с готовностью кивнул головой и вдруг закашлялся. Да, конечно, он готов, он поедет куда угодно, только подальше от Кенигсберга, бубнил он, борясь с кашлем и страшно пуча глаза. Блюм от смущения, казалось, хотел залезть под стол, потом не выдержал и что есть силы ударил Цейхеля по спине кулаком. Переводчик сразу смолк, испустив вздох облегчения.
— Господин Цейхель прав, — подтвердил Сакромозо, — ему необходимо уехать. Но он не может оставить город официально, так сказать, быть командированным в армию, поскольку у нас произошли некоторые неприятности с некой особой… русской…
— Подробности после, — перебил рыцаря Диц, поднимаясь.
По выражению лица барона Дица видно было, что встал он, чтобы не ноги размять, а перевести тон обыденности, которым говорил дотоле, в другую высокую стихию и акцентировать этим важность своего сообщения.
— Господа, как вы знаете, война затянулась. Известные успехи России, а главное, завоевание ею королевства Прусского, весьма заботят их величество. Да, да, — он возвысил голос, — их величество поклялся, что ногой не ступит в Восточную Пруссию, которая с такой легкостью отдалась противнику. В Берлине считают, что Россия опасный противник. Она не умеет воевать, но государство это слишком обширно, а насельники его слишком многочисленны. Однако есть способ помешать успеху России, способ, к которому мы не относились достаточно серьезно. Я имею в виду женщину, известную по шифровкам как «племянница леди Н.». Ее первый, как говорится, опыт, — лицо его приняло неожиданно игривое выражение, он даже ухмыльнулся криво, — был э… э… не совсем удачен. Но при связях этой молодой особы и, прямо скажем, таланте, опыт может быть повторен. Господа, я еду в Россию.
Блюм шумно вздохнул, он уже видел во всех подробностях, как пойдет дальнейший разговор. Сакромозо вдруг покраснел, насупился.
— С девицей работал, как мне известно, барон Блюм. Я хотел бы, чтобы он ввел меня в курс дела. Что представляет собой эта… Анна Фросс?
«Шлюха», — хотелось крикнуть Блюму, но он сдержался, умоляюще глядя на Сакромозо.
— Девица Фросс способный агент, — тихо сказал рыцарь, — но у нас возникли некоторые осложнения. Дело в том, что положение племянницы леди Н. стало ненадежным.
И он в самых общих чертах, без подробностей, Боже избавь, рассказал о недавних событиях, о приезде фрейлины Репнинской, о ее внезапном исчезновении и подозрительной шифровке.
И вот тут разразился скандал. Добродушнейший Диц вдруг стал топать ногами, потрясать кулаком и ругаться сдавленным голосом, почти шепотом, что было особенно страшно. Потом вдруг обмяк, рухнул в кресло и неожиданно спокойно спросил:
— Вы точно знаете, что Фросс не арестована?
— Точно, у нас в Петербурге есть в осведомителях малый чин из Тайной канцелярии.
— И эта Репнинская подсадная утка русских? И она исчезла?
— Именно так.
— Ну что ж, фрейлейн Репнинскую необходимо найти.
— И убить! — хищно блеснул глазами Цейхель, он опять был смел и решителен..
— Ни в коем случае! — барон Диц окинул всех рысьим взглядом. — Эту особу надо расспросить самым тщательным и умным образом. Здесь какая-то тайна. Почему Фросс, если они вдвоем с Репнинской осуществляли свой «опыт», не арестована? Видимо, Репнинская работает на русских по принуждению… видимо, она не захотела открыться до конца, и русские не подозревают о соучастнице. В любом случае, Репнинскую надо найти и допросить. А я разберусь на месте. Кто поедет на поиски означенной девицы?
— Цейхель, — твердо сказал Сакромозо.
— Но почему опять Цейхель? Почему не Блюм? — не понял барон Диц.
— Блюм поплывет со мной в Лондон, а Цейхель совместит свое первое задание со вторым. Я дам ему людей, связи, я все ему дам…
— Ну что ж… уточним пароль, — барон Диц поворотился к Блюму, он опять был добродушен и величествен.
Оленев
Только в конце июня любимец государыни Елизаветы принц Карл Саксонский двинулся из Петербурга в Пруссию на театр военных действий[4].
Он ехал в сопровождении огромной свиты, охраны, обоза с продовольствием, палатками-шатрами, мебелью, посудой. Словом, это был роскошный поезд, пугавший, а может пленявший, обывателей и крестьян барабанным боем, звуками труб, парчовыми вольтрапами на лошадях и обилием курфюршеских гербов, от которых пестрело в глазах, даже тюки на мулах были украшены этими геральдическими символами.
Князь Никита Оленев отбыл из Петербурга в Кенигсберг несколько раньше, и хоть весьма поспешал, двигался гораздо медленнее роскошного кортежа: лошадей на станциях было не достать, все подставы предназначались для Карла Саксонского. Дорога совершенно измучила самого князя и его старого камердинера Гаврилу, который, конечно, увязался за барином в опасное путешествие. Теперь страдай! Мало того что лошадей нет, так еще дорога разбита, трактиры отвратительны, за плохую еду в них ломили такую цену, что у Гаврилы делалось сердцебиение.
— Господи, яви нам свою милость, покарай мошенников плохими болезнями, в карете, камердинер.
— А ты их сам и вылечишь, Никита.
— Ни за что! Харчевник — мерзавец, плут, хахаль, мздоимец и надувало! Брашно[5] вчерашнее, прокисшее. Разве сие брашно? Голодные едем!
— Думай лучше о брашне духовной, — вздыхал князь, а сам озабоченно думал, что как только они въедут в разоренную войной Пруссию, то вообще могут остаться без еды и лошадей.
Словом, в Риге, где наших путешественников нагнал Карл Саксонский, Никита счел за благо присоединиться к его кортежу, хорошо, имелась такая возможность.
В поезде Карла Саксонского все изменилось. За принцем следовала великолепная кухня, обслуживаемая десятком поваров. Останавливались теперь не в трактирах, а в опрятных домах обывателей или прямо в чистом поле в шатрах, которые в момент ставили проворные солдаты. Ужины и завтраки были похожи на роскошные пикники.
А потом опять дорога мотала свои версты. Карета Никиты следовала за экипажем лекаря их высочества — надутым и чванливым господином, совершенно непригодным для общения. «Он неуч, он пиявки через руку ставит…» — брезгливо пояснил Гаврила, наблюдавший как-то вечером искусство лекаря (одному из свитских стало плохо). Никита не понял, как это — «через руку», но выяснять не стал, и так видно — противный старик. Зато полковой священник, его повозка следовала за каретой князя, был приятнейшим человеком. Он и опекал Оленева и слугу его в течение всего длинного пути.
