Розалинда Лейкер - Венецианская маска
— Я часто думал о тебе, как ты поживаешь. Когда в Париж приезжала итальянская опера, я неизменно посещал спектакли в надежде увидеть тебя.
— Париж? — осведомилась она. — Как же твоя ткацкая фабрика в Лионе?
— Она процветает и сейчас находится под руководством моей жены. Она прекрасная бизнес-леди, однако наш брак оказался не слишком удачным. — Он покачал головой при мысли об этом. — В конце концов я оставил Луизе фабрику, как она и хотела, и занялся военной карьерой. Париж стал центром моей жизни и моим домом. При первой же возможности я возвращался в Лион посмотреть, как идут дела, и навестить детей и мать.
— Помню, это дело было важным для тебя. Должно быть, было трудно оставить все.
Его глаза остановились на ней.
— Ничто не было так тяжело, как потерять тебя.
Она натянуто ответила:
— Это было давно.
— Так ли это? Когда я теперь вижу тебя рядом, мне кажется, это было вчера. Расскажи мне о себе. Как давно ты замужем за Торриси?
— Тринадцать лет, но на протяжении девяти из них мы с ним были разлучены несправедливым его заключением в тюрьме.
Он ничего на это не ответил.
— Ты никогда не пыталась сделать карьеру певицы?
— Нет. Я подумывала о выступлениях на сцене перед свадьбой с Доменико. У нас есть дочь и близнецы, мальчик и девочка. А у тебя?
— Сын, который уже довольно взрослый, чтобы взять на себя шелковое дело, и две дочери.
— Как твоя семья пережила террор? Ужасное было время для Франции.
— Это кровавое пятно на нашей благородной истории. — Перед его глазами вдруг возникла картина гильотины в его родном Лионе, поставленной на пригорке, где он с друзьями играл в детстве. — Были и владельцы шелковых фабрик, кого четвертовали, но тех, кто добивался улучшения условий для рабочих, оставили в покое. К счастью, Луиза подняла те стандарты, которым я дал начало, и никто из моей семьи не пострадал.
— Я упоминала тебя в своих молитвах все это время.
— Ты простила меня, раз вспоминала, несмотря ни на что.
— Еще в детстве я поняла, что наши жизни меняются не по нашей воле. — Она твердо посмотрела на него. — Мы должны были знать, чем все закончится, с самого начала. Мы были всего лишь Арлекином и Коломбиной. У них никогда не было счастливой судьбы.
Он пожал плечами.
— Сомневаюсь, что когда-нибудь приму такое толкование. К тому же я так и не пытался забыть тебя. Может быть, это было нечестно по отношению к Луизе, хотя сомневаюсь, волновало ли ее это вообще. Она предана бизнесу и деньгам.
— Тебе нравится армейская жизнь?
— Я привык, но не к тому, чтобы командовать здесь, в Венеции. Я солдат, а не организатор кражи ценностей, которые вообще не должны увозиться со своих настоящих мест. Я нахожу это отвратительным! — Он подался вперед, положив руку на колени и приблизившись к ней лицом. — Я следую за Бонапартом, потому что уверен, что он именно тот, кто сможет освободить мою страну от остатков диктаторства и преступлений, которые преподносились нам как совершаемые во имя свободы. Он сделает Францию настоящим центром свободы и примером всему миру!
— Не сомневаюсь, что ты прав, но в настоящее время он только разрушает всякую страну, в какую ни придет.
— В целях установления порядка! В Венеции дела обстоят так, что если мы не вывезем все ценности, то их заберут австрийцы. Мы предполагаем, что они будут здесь через несколько месяцев.
Она откинула назад голову в порыве разочарования.
— Значит, Венеция — всего лишь пешка в игре между двумя государствами! Похоже, справедливости нигде нет места. Доменико был лишен свободы все эти годы по выдуманному обвинению, и, хотя его невиновность теперь не вызывает ни у кого сомнений, ты и твои люди отказываетесь слушать. Вот доказательства! — Она швырнула ему бумаги. — Я требую его освобождения от имени твоих же революционных лозунгов: «Свободы! Равенства! Братства!»
Он поднял руку ладонью к ней.
— Они мне не нужны. Я нашел копию, когда просматривал документы моего предшественника.
— Ты ознакомился с ними?
— Нет. Это было не столь важно, но это не значит, что они останутся без внимания. Когда я взглянул на бумаги, дело заинтересовало меня.
— Прошу, прочитай их сейчас.
Он улыбнулся ей:
— У меня сегодня по меньшей мере двенадцать встреч, включая встречи с двумя важными иностранными послами и швейцарским дипломатом. Скажи, Мариетта, неужели ты счастлива в браке с Торриси?
— Я была счастлива и буду счастлива, когда ты отпустишь его.
— Была ли это настоящая любовь?
Она дала откровенный ответ.
— Нет, но все идет к тому и скорее с моей стороны, чем с его.
Он одобрительно кивнул.
— Мы всегда были честны друг с другом. Теперь я скажу тебе так же откровенно, что никогда больше не любил ни одну женщину так, как любил тебя. Когда я узнал, что меня отправляют в Венецию, у меня возникла глупая мальчишеская мечта найти тебя на прежнем месте в Пиете, чтобы все стало по-прежнему. — Он протянул руку и нежно коснулся ее лица. — В тот же день, когда я приехал сюда, то пошел на нашу улочку к той двери в стене, у которой обычно встречал тебя. Потом заглянул в окна, словно надеялся, что ты подойдешь к одному из них и увидишь меня, как я сегодня увидел тебя из замка.
— Ты спрашивал меня?
— Да. Я встретил монахиню с пронзительным взглядом, которая, лишь посмотрев на мою форму, тут же закрыла рот, дабы не проболтаться или не высказаться обо мне и моих людях в городе. Все, что она сказала, это то, что ты давно покинула Пиету.
По его описанию она поняла, что это была сестра Сильвия.
— Итак, твоя мечта не осуществилась, — произнесла она тихо.
— Она в прошлом.
— Так и должно быть, но во имя тех чувств, что мы питали друг к другу когда-то, заклинаю тебя, прочитай эти бумаги по делу Доменико сейчас! Я намерена забрать его домой, когда ты закончишь.
Он посмотрел прямо ей в глаза.
— Ты предлагаешь мне упустить этот второй шанс, которым одарила нас судьба?
Страх перед ним, который она подавляла все то время, пока они говорили, овладел ею.
— Что ты имеешь в виду? — прошептала она.
— Думаю, ты понимаешь, — ответил он совершенно спокойно. — Конечно, былое не вернуть, но на его основе мы сможем построить намного лучшие отношения.
Она медленно встала, не поднимая на него глаз. Она планировала быстро соблазнить другого человека, чтобы выпросить освобождение для Доменико, но Алекс запрашивал слишком высокую цену, еще более опасную из-за той любви, которую она видела в его глазах.
— Нет, Алекс. Это невозможно.
