Эли Берте - Шофферы или Оржерская шайка
Таким манером объезжали они всю страну; замечая где-нибудь личность, мужчину ли, женщину ли, ребенка ли, известную ему за участвовавшую в шайке, он делал знак и личность эту хватали.
Власть, которой пользовался мошенник, была громадна и, хотя знали его как генерал Надувало, он был весьма способен, чтобы злоупотребить ею. Но ввиду важности ожидаемого результата, не обращали внимания на способ достижения цели, а потому Борн де Жуи проезжал теперь победителем по стране, которую так еще недавно помогал грабить. Люди ни в чем не повинные, имевшие прежде какие-либо сношения с людьми из шайки, не подозревая даже их ремесла, трепетали теперь из-за личного на них неудовольствия Борна де Жуи с одной лишь мыслью – не попасться бы в тюрьму как соучастникам. Борн де Жуи не стеснялся в удовлетворении своих личных неприязней, он дошел до того, что чуть не скомпрометировал одного из карауливших его жандармов; но с другой стороны, он дал возможность арестовать самых главных участников Оржерской шайки, сослужил великую службу.
Во время этих-то поездок Борн де Жуи заявил о всем своем нравственном безобразии. Несмотря на строгий присмотр, в котором он постоянно находился, он все-таки умудрился на одном из ночлегов жандармов в трактире, утащить мешок с деньгами; несколько дней спустя он украл из чемодана самого Вассера тридцать франков, и когда офицер стал бранить его, он наивно ответил:
– Ведь вы знаете, что я вор и что я краду потому, что не могу удержаться, чтобы не красть; вам следовало бы остерегаться.
Немного позже в одной из гостиниц он произвел такую возмутительную сцену, которую мы не решаемся описать.
Для чести человечества следовало бы думать, что подобное явление невозможно, но у нас перед глазами акт, составленный об этом самим Вассером.
Благодаря этим деятельным, неутомимым поискам, большая часть Оржерской шайки разбойников была поймана и переслана в Шартр: Руж д'Оно, кюре де Пегров, Жак де Петивье, Гро-Норманд, Борн де Мане,
Гранд Мария, дедушка Провеншер, мальчишки, женщины, все присоединились в тюрьме к Бо Франсуа.
Хотя некоторые из негодяев и спаслись бегством, в числе которых был Баптист хирург, обязанный, вероятно, спасением своей лошади, к чиновнику, уполномоченному на ведение этого дела явилось семьсот человек. Половина из этого числа была вскоре освобождена по приговору присяжных за недостаточностью улик, но остальными были завалены все тюрьмы. Страшная эпидемия не замедлила развиться среди подсудимых и без того истощенных болезнями.
Более шестидесяти человек из оржерской шайки умерли в самое короткое время: в этом числе были кюре де Пегров, даже и в тюрьме продолжавший свое гнусное фиглярство, Гро-Босерон, один из самых жестоких злодеев шайки, Миракум, дядя Пиголе и другие, менее значительные.
Жак Мобер, прозванный Картр Су, тоже умер, но драматической смертью: он упал без чувств, пораженный как молния тем, что жертва, которую он хотел убить, признала его.
Человеколюбие требовало, чтобы были употреблены все усилия для прекращения этой смертности, могущей вместе с виновными унести и невинных. А потому, чтобы проветрить камеры, больных перевели в госпитали, где в чистых, просторных комнатах они получали медицинскую помощь, и таким образом зараза была прекращена.
Бо Франсуа заболел один из первых, но оттого ли, что за ним как за лицом очень нужным был особенно тщательный уход, или натура его была крепче других, но только он не умер, как большая часть больных; но выздоровление его шло чрезвычайно медленно, а потому и пришлось его переместить в тюрьму самую обширную с лучшим воздухом. Тут-то и выполнил он, давно, конечно, задуманный план, о котором упомянем позже, сказав прежде несколько слов о положении, принятом Мегом с начала следствия.
Прежде всего он отрекся от всего, в чем его обвиняли, утверждал, что он никогда не был атаманом шайки и не знал никого из них, даже отрекся и от того, что он назывался Бо Франсуа. По его словам он был ужасной жертвой ошибки властей и ненависти врагов. Представляемый всеми как самый немилосердный "согреватель" из всей шайки, как беспощадный атаман, проливавший со зверским хладнокровием людскую кровь, он принял тут простой и самый добродушный вид: он был честный разносчик, торговавший по ярмаркам и рынкам со своей законной женой Розой Бигнон, на которой он женился в Блуа.
Роза, со своей стороны преданная как всегда, не опровергала его в продолжение всего процесса, она не произнесла ни одного слова против своего страшного товарища.
Между тем, эта система отрицаний не могла длиться долго. Кроме доносчика Борна де Жуи, другие мошенники тоже не замедлили сознаться. К этому числу принадлежали Жак де Петивье, Сан-Пус, Гранд Мария и главное Руж д'Оно. Последний, арестованный Вассером на другой день Мюэстского дела, в первую минуту тоже хотел все отрицать, но вскоре переменил мнение и кончил тем, что сделался яростным обличителем своих товарищей и себя, так что даже оспаривал пальму первенства в деле доносов у Борна де Жуи. По-видимому, он находил наслаждение в рассказах о тех ужасах, которым был свидетель или действующим лицом.
Как мы уже говорили, впоследствии было доказано, что ле Руж д'Оно не участвовал даже в некоторых преступлениях, в которых обвинил себя, и что он делал это под настроением какого-то непонятного самохвальства.
Все эти доносчики на очной ставке с Бо Франсуа совершенно узнали его, они напоминали ему обстоятельства, давали доказательства, не допускавшие более сомнений в его виновности. Борн де Жуи первый рассказал о трагической смерти Этрешского мальчугана в Мюэстском лесу, кости несчастного ребенка были вырыты и представлены на суд; но даже и перед этими грустными останками Бо Франсуа остался непоколебим и холодно как всегда ответил, что не знает, в чем дело. Несчастная Фаншета Бернард так и умерла, не сделав никакого доноса об этом обстоятельстве, и Мег надеялся, конечно, что этот факт детоубийства, прибавлявший столько ужаса его преступлениям, останется неизвестным. Несмотря на то, необходимость переменить образ действий с каждым днем все становилась сильнее, и Бо Франсуа, по-видимому, покорился. Он объявил наконец, что решается высказать о себе всю правду и выдать себя за то, что он есть в действительности; но вскоре заметили, что он обманывает суд, стараясь только выгадать время: при всяком допросе он принимал новое имя и рассказывал новые сказки. То Жан Ожер, то Франсуа Пеллетье, то Франсуа Жиродо, он потешался, сбивая с толку судей, перемешивая с дьявольской ловкостью правду с обманом.
Все-таки эти хитрости не удались ему вполне, чиновники не долго поддавались этим штукам, и почти все допросы кончались словами: Подсудимый, видимо, обманывает правосудие.
