Виктор Вальд - Проклятие палача
Орхан-бей медленно поднял голову и медленно осмотрел присутствующих. Потом он очень медленно встал от древних подушек, набитых верблюжьей шерстью и неуверенно проследовал к выходу.
Силы покинули старого бея. Ноги подламывались, правая рука мелко тряслась, а сердце сдавливало беспокойство.
– Вон они! Спускаются с холма.
Орхан-бей оглянулся на произнесшего эти слова брата и благодарно кивнул ему, а также тем братьям по оружию и вере, что выстроились за спиной великого визиря. Все они до единого покинули черный шатер и, вытянув шеи, смотрели туда, куда не решался взглянуть их повелитель.
Усилием воли старый воин все же направил глаза на двух приближающихся всадников, за которыми плотными рядами уже двигалось все войско, располагавшееся в лагере бея. Кони приближались шаг за шагом, и каждая мягкая поступь их копыт громом отзывалось в голове повелителя. В тишине, редко нарушаемой лязгом оружия, храпом лошадей и стоном быков, этот гром был особенно мучим.
Шея Орхан-бея предательски согнулась, опять опустив голову.
«О, Аллах, справедливейший и всемилостивейший, помоги своему верному воину. Награди его за труды тяжкие и страдания ежедневные. Молю и уповаю на щедрость твою!»
– Отец, – вдруг тихо прозвучал детский голос.
Орхан-бей вытер пот со лба и с замиранием сердца взглянул на приблизившегося Халила. Лицо сына было не по-детски серьезным и строгим.
– Смотри отец!
И Халил легко соскочил с высокого седла!
Крик торжества и радости пронесся над тысячами воинов. Этот крик достиг небес. Дрогнув от человеческой радости, облака расступились, и на землю стрелой упал долгожданный солнечный луч.
Губы Орхан-бея сами по себе растянулись в радостной улыбке, а руки потянулись к сыну. Но Халил не спешил в объятия отца. Он стащил со стоящего за ним коня человека в синих одеждах и потянул его за руку к великому бею османов.
Только за несколько шагов, Халил оставил руку мужчины и бросился к отцу. Не в силах сдержать радость мальчик часто и быстро повторял:
– Отец! Я могу ходить. Я езжу верхом. Отец! Я хожу! Отец! Я езжу верхом!
Сглатывая слюну и чувствуя, как постыдная для сурового воина слеза накатывает на правый глаз, Орхан-бей крепко обнял сына и неожиданно даже для себя самого расцеловал в обе щеки:
– Хорошо сынок. Это очень хорошо. Ты вырастишь славным воином! Я буду гордиться тобой. Я горжусь тобой.
А крики радости и торжества не прекращались. Более того, они становились все слышнее и дружнее. Теперь, не в силах совладать с собой, кричали верные друзья и советники за спиной самого бея.
– Больно было? – тихо спросил племянника подошедший великий визирь.
Мальчик коротко кивнул головой и тут же засмеялся:
– Боль воспитывает воина.
Алаеддин не нашелся что сказать. Да и как можно говорить, когда из глаз просятся слезы, а грудь так и разрывает радость.
– Ах, отец!
Халил тут же освободился от объятий и подбежал к своему спутнику в синих одеждах.
– Пойдем к отцу. Мой великий отец вознаградит твое умение и знание! Вот увидишь, как щедр и добр мой отец. Отец! Моего спасителя зовут Гудо! Я буду помнить его имя до последнего своего дыхания. Спасибо тебе отец, что поверил ему!
– А как же ему не поверить? Простому человеку я бы не поверил. Но разве он простой человек? Да разве он человек! Он просто шайтан какой-то, – вдруг рассмеялся великий бей. Вслед за ним рассмеялись знатные воины и все войско. – Да и не шайтан он! Он шайтан всех шайтанов! Шатан-бей!
«Шайтан-бей! Шайтан-бей! Шайтан-бей!» – прокатились восторженные крики по рядам воинов. Пугаясь этих громких возгласов, по лезвиям выхваченных из ножен мечей запрыгали ослепительные зайчики торжествующего солнца, разогнавшего облака.
* * *– Ну кто такой шайтан, я уже давно понял. Дьяволом меня часто и много раз называли. К этому и привыкать не нужно. А шайтан-бей – это что, сам сатана? – едва сдерживая улыбку, спросил Гудо.
Даут, косясь на налитый Гудо стеклянный бокал вина, засмеялся:
– Отчасти ты и прав. Но бей у турок не только главный. Он же вождь, а также глава семьи! Так что ты не только вождь шайтанов, но добрый и заботливый отец семейства. Так что смотри, держи крепко в руках свое семейство!
– У меня есть семья. Обычная человеческая семья, – нахмурил брови Гудо.
– Ладно, ладно! Я пошутил. Просто настроение игривое. Все получается. И получается хорошо! Теперь я в почете! Я благодарен Аллаху, что он послал мне тебя! Милость Всевышнего безгранична. Теперь ты свободен. В твоих руках тысяча золотых монет. Что будешь делать? Куда путь держать? Или все же останешься со мной? Вдвоем мы таких славных дел наделать сможем, а?
– Я должен найти свою семью, – упрямо ответил «господин в синих одеждах.»
– И я помогу тебе в этом, – уже серьезно сказал начальник тайной службы. – Ты спас мои кости, мою голову и вернул к тому, что мне по душе. А пока… Пока у меня для тебя маленький подарок.
Гудо без видимого интереса посмотрел на улыбающегося хозяина, возвратившегося в тайные дела дома.
– Я теперь не притрагиваюсь к вину. Дел накопилось по горло. Да и грех это великий. Так что и выпить с тобой не могу. Зато ты сможешь выпить с другим. Если пожелаешь разделить кувшин вина с рабом. Эй, войди!
Гудо оглянулся и до нитей сжал хорошо прижившиеся губы. От двери мелким шагом к столу подходил… Франческо.
– Выпью вина. Но сам, – обиженно произнес «господин в синих одеждах».
* * *«Пора в путь. Но куда? Как мне отыскать милую Аделу и дорогих сердцу девочек? Где они? Что с ними? Господь милосердный, укажи мне путь. Дай мне знать, и я пойду хоть на край света. Помоги Господи, рабу твоему. Сними с меня проклятие палача и дай дожить, сколько тебе угодно, рядом с дорогими сердцу родными. Я для них единственная защита и опора. Я сделаю все возможное и невозможное, чтобы они были счастливы».
– Господин, позволишь войти?
Гудо поморщился и с трудом поднялся с шелковой постели.
Не дожидаясь разрешения, в комнату вошел Франческо с большим медным тазом, до половины наполненным подогретой водой. Он тут же поставил таз у ног господина и бережно переставил их в приятную влагу.
– Позволит мне господин омыть твои ноги, – не поднимая глаз, спросил Франческо.
– Прекрати это, Франческо, – глухо отозвался Гудо. – Ты не годишься на роль Христа, в смирении омывающего ноги своих учеников перед Тайной Вечерей. И совсем все наоборот. Это я знаю, кто предатель, предавший учителя. И не надейся, что я поступлю согласно словам писания: «Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу».
– Amicus meus[179], – тихо обратился Франческо.
