Густав Эмар - Приключения Мишеля Гартмана. Часть 1
— Ну, — сказал Мишель, — был ли я прав, любезный Людвиг?
— Господин Мишель, вы были до того правы, что мы это поняли; вы видите, что мы поступили как вы желали.
— Мы не людоеды и не убийцы женщин, — сказал Петрус, — а я со своей стороны, исполняя неприятную обязанность, возложенную на меня, внутренне был в отчаянии, что должен требовать смерти этой женщины, такой красавицы, которая часто будет сниться мне, — прибавил он с восторгом.
— Полно, полно! — сказал Людвиг, смеясь. — Ты подавал голос за ее смерть.
— Нет, отпираюсь. Я исполнял мою обязанность, требуя смерти, потому что не мог поступать иначе. Но я был уверен, что господин Мишель докажет мне, что я ошибаюсь, поэтому я пойду выкурить трубку; вот все, что я вам скажу.
— Постойте, — сказал Людвиг, — дама эта должна ехать завтра утром; кто будет ее провожать?
— Я, если вы хотите! — закричал Петрус.
— Нет, — сказал Людвиг, — ты будешь способен уморить ее со страха; я уверен, что, увидев тебя, она упадет в обморок.
— О! Неужели я так безобразен?
— Нет; это не оттого, чтобы ты был слишком безобразен, любезный друг, — сказал Люсьен, смеясь, — но, между нами сказать, ты не похож на Адониса, и если уж кто должен провожать эту даму, так скорее тот, кто защитил ее перед судом, мой брат Мишель.
— Есть способ согласить вас, — возразил Людвиг, — и если господин Мишель согласен, мы будем очень ему обязаны; он проводит эту даму до Войера весте с вами, господин Люсьен, а сержант Петрус будет начальником над конвоем.
— Вот это решено, так хорошо, — сказал Петрус. — Вы согласны, господин Мишель?
— Совершенно, любезный Людвиг; вы знаете, что я вполне к вашим услугам.
— Господа, заседание кончено. Прошу вас вернуться на свои места, а я пойду дозором. Господин Мишель, вы здесь у себя дома. Здесь есть несколько пучков соломы, это не Бог знает что такое, но больше ничего я не могу вам предложить.
— Хорошо, хорошо; не тревожьтесь. Ночь провести недолго.
— Позвольте, командир, — сказал Паризьен, — я сделаю вам пуховик, на котором мы будем спать как белки.
— Но прежде, чем мы уснем, — сказал Мишель, — мне хотелось бы поговорить с Оборотнем.
— Я уж думал об этом, брат; я схожу за ним и приведу его к тебе.
Люсьен вышел вместе сдругими членами суда.
В комнате остались только Мишель и Паризьен, который делал пуховик из пучков соломы, отданных в его распоряжение.
На другой день солнце взошло на безоблачном небе. Большое одушевление господствовало на площадке Бараков. Бивуак вольных стрелков представлял в малом виде лагерь. Часовых сменяли. Одни таскали дрова и воду, другие деятельно приготовляли завтрак, более чем умеренный. Несколько молодых людей, только что поступивших, учились у старого солдата первым правилам военного искусства. Наконец, повсюду царствовали чрезвычайное движение и одушевление.
На краю площадки, как раз против деревни Абрешвилер, несколько вольных стрелков, без верхнего платья и с засученными рукавами, приготовляли высокую виселицу.
В назначенную минуту зазвучали трубы. Волонтеры бросились к оружию и составили ряды. Вольные стрелки стали полукругом несколько позади виселицы, о которой мы говорили выше.
По данному сигналу Людвиг и другие офицеры вышли из хижины, служившей главной квартирой, и стали на несколько шагов впереди батальона.
Трубы снова зазвучали. Взвод из десяти человек под командою сержанта Петруса вошел в одну из казарм и тотчас опять вышел, ведя человека, едва державшегося на ногах и казавшегося полумертвым от страха.
Человек этот был не кто иной, как шпион, осужденный накануне, барон фон Бризгау. Негодяй был приведен впереди батальона.
Унтер-офицер прочел приговор, поднял шпагу над головой и сказал громким голосом:
— Да будет совершено правосудие!
Осужденный почти без чувств был приведен к виселице, и как составился приговор, ему связали руки за спиною, пришпилили к груди огромную бумагу, на которой было написано черными буквами его имя, звание, а под этим два слова: «Прусский шпион».
Зазвучали трубы; осужденный был вздернут на веревку и с минуту тело судорожно трепетало, а потом осталось неподвижно…
Правосудие было совершено.
Вольные стрелки прошли с музыкантами мимо виселицы, потом разошлись и каждый вернулся к своим занятиям.
Виселица была так поставлена, что не только была видна из долины, занятой немецкими войсками, но в хорошую трубу легко было прочесть надпись на груди казненного.
Велико было бешенство присутствовавших при этой казни, которой они не могли помешать. Скоро немецкие барабаны ответили на французские трубы и из деревни вышел длинный ряд солдат.
Новый приступ был неизбежен. Но вольные стрелки приготовились к нему.
Почти немедленно склоны холма покрылись застрельщиками, которые старались подняться на гору и проложить дорогу своим товарищам.
Площадка казалась пуста. Ничья голова не высовывалась из-за баррикад. Одно французское знамя развевалось над главной квартирой.
Вдруг, по данному сигналу, когда уже немцы ценою крайних затруднений поднялись наполовину, послышался звук трубы и в ту же минуту громадные скалы, движимые невидимыми руками, заколебались на своем основании, отделились от площадки и рухнули на склоны холма; громадные сосны зашатались и устремились сверху вниз.
Страшный крик агонии и отчаяния поднялся из долины.
Немногие солдаты, не раздавленные этими страшными махинами, бежали с криками ужаса и испуга, преследуемые пулями неумолимых волонтеров.
Опять на этот раз пруссаки были отражены.
Ярость их разбилась бессильно у подножия этих грозных гранитных укреплений.
Вольные стрелки заиграли веселый марш и проводили криками: «Да здравствует Франция!» жалкий побег тевтонцев.
Виселица, на которой был повешен шпион, продолжала обрисовывать свою большую тень на небе и поддразнивать неприятеля, который воображал в своей гордости, что легко преодолеть французский патриотизм.
Казненный висел до заката солнца, потом веревка была перерезана и труп с пренебрежением брошен в долину, где пруссаки могли тогда поднять его и похоронить, если хотят с почетом, должным его благородному имени.
Было около десяти часов утра, когда из главной квартиры вышли на площадку двое мужчин и одна женщина. Женщина была баронесса фон Штейнфельд. Провожали ее Мишель и Люсьен Гартманы.
Приметив их, Петрус, стоявший неподвижно в нескольких шагах во главе отряда из двадцати человек, опираясь на ружье, велел отдать честь и скомандовал направляться к площадке, связывавшейся с дорогой.
Баронесса и ее два спутника следовали за ним.
