Хуан Гомес-Хурадо - Легенда о воре
Вскоре Варгас открыл глаза, он уже не спал, но всё равно находился в западне. Чудовище предстало перед ним во плоти. Железная рука придавила его к матрасу, а лезвие ножа упиралось в шею. В этот ужасающий и полный отчаяния миг Варгас спрашивал себя, то ли его кошмары перешли на новый уровень, то ли нечто из мира жутких снов пришло за ним наяву.
Тогда он заглянул чудовищу в глаза. В тусклом свете очага он увидел в них зеленые огоньки. В это мгновение странной близости они были совсем рядом, словно любовники в разгар страсти. Каждый узнал в глазах другого второй экземпляр того же животного, запертого в слишком тесной клетке.
- Так просто было бы вас убить, - прошептало чудовище. - Всего лишь нажать на нож, и вы истечете кровью. Для меня это было бы столь же просто, как для вас - приказать убить карлика Бартоло.
Варгас вспомнил паренька, который два года назад украл у него папку с документами на ступенях собора, хотя не мог узнать его в этой темной и угрожающей фигуре.
- Но я этого не сделаю. Вместо этого я вас уничтожу перед лицом всего города. Превращу в вонючего нищего с гнойными язвами. Это будет справедливо.
Купец собрался было что-то произнести, возможно, мольбу сохранить ему жизнь, но его терзала уязвленная гордость, и он придал лицу каменное выражение.
Чудовище улыбнулось и исчезло.
Варгас преодолел страх и похромал к открытому окну. Оно находилось очень высоко, залезть через него не было никакой возможности. При свете дня он поймет, что чудовище спустилось с крыши. Моток веревки на подоконнике даст ему знать, что чудовище - всего лишь человек, а значит, тоже смертен. Заря вернет ему желание сражаться.
Но пока Варгас, сжавшись в комок, думал лишь о демонах.
LX
За три ночи до того, как Санчо вырвал Варгаса из его сна, баржа "Повуа-де-Варсин" проплывала неподалеку от Илья-де-ла Барреты. Капитан, уставший от долгого плавания, решил вздремнуть. Море было неспокойным, а небо заложило тучами, но корабль, хотя и старой постройки, без особых трудностей сопротивлялся натиску волн. Штурман знал эти воды, поскольку много раз плавал здесь с грузом зерна в направлении Севильи, хотя никогда еще в это время года.
"Повуа-де-Варсин" стояла в Опорто, а ее команда наслаждалась заслуженным отдыхом, когда владелец получил срочную депешу от испанской короны, что в Андалусии страшная бесхлебица, и ей грозит голод. Король Филипп настоятельно просил выслать несколько судов, нагруженных пшеницей, но судовладельцу с большим трудом удалось снарядить лишь одно, да и то неполное. Вся остальная Европа тоже страдала от неурожая, а если к этому добавить пресловутую прожорливость испанского флота, то можно ли удивляться, что хлеба на континенте почти не осталось? Пару недель назад опустошили амбары в Антверпене, этот груз, по всей видимости, был последним в Старом Свете.
Капитан спустился с кормы. Когда он открывал ведущую в каюту дверь, его окутала вспышка белого света, и словно гигантская рука отбросила к переборке. Он вернулся на палубу, и как раз вовремя, чтобы увидеть, как грот рухнул на двух матросов. Хруст ломающихся костей был ужасающим, но у капитана не было времени, чтобы об этом задуматься.
- Молния, сеньор! В нас ударила молния!
Грот яростно пылал, только что поднявшийся ветер раздувал огонь. Вторая вспышка высветила испуганные лица команды.
- К помпам! Хватайте ведра! Мы должны любой ценой погасить огонь, если не хотим погибнуть!
Моряки бросились выполнять приказы капитана. Часть матросов встала в цепь, а остальные отчаянно пытались спустить остальные паруса. Капитан охрип, выкрикивая приказы, и сам вскарабкался по вантам, подавая пример матросам. Ветер усиливался, вода перехлестывала через палубу, угрожая смыть капитана.
"Только бы огонь не распространился по вантам. Боже, прошу тебя лишь об этом!" - молился капитан.
Но Всемогущий, видимо, был занят чем-то другим, потому что молитва капитана пропала втуне. Языки пламени заиграли и на соседних парусах. По горящим канатам огонь быстро перекинулся на бизань, которая тоже не была поднята. Без половины связывающих его канатов парус сорвался и рухнул на левый борт. Наполнившись ураганным ветром под неестественным углом, парус опасно накренил судно.
- Рубите канаты! Рубите канаты, или мы потонем!
Один из моряков взял топор и направился к бизани, но так и не добрался до цели. Раздался оглушительный треск, и капитан окунулся головой в воду. Барахтаясь на волнах рядом с судном, капитан слишком поздно сообразил, что шторм вытолкнул баржу на рифы у Ильи-де-ла-Барреты. Он в последний раз вспомнил жену и детей и погрузился в черную бездну.
Известия о крушении "Повуа-де-Варсин" дошли до Севильи лишь через неделю. Об утонувших в разгар ночи в португальских водах моряках поведал один из выживших, добравшись до Аямонте, и эту новость передали королевским чиновникам. Когда алькальд открыл письмо, сообщающее о произошедшем, по его спине пробежал холодок. Этот груз был последней надеждой доставить в Севилью пшеницу до наступления зимы. Других путей не осталось, да и времени тоже. А для города со ста пятьюдесятью тысячами душ, две трети которых кормились одной буханкой хлеба в день, это был страшный удар.
К чести городских старейшин, необходимо сказать, что многие из них сделали всё, что было в их силах, чтобы хоть как-то облегчить это бедствие. Они вели переговоры с мясниками и рыбаками, выискивали способы, чтобы снизить цены на товары и сделать их более доступными, всеми способами пытались увеличить приток продовольствия в город и даже попросили кредит у всемогущей Палаты по делам колоний, чтобы пополнить опустевшую городскую казну.
Все эти меры были, конечно же, бесполезны. Люди менее честные воспользовались знанием о грозящем Севилье недостатке хлеба, придержав припасы, сговорившись о ценах с основными поставщиками и, с конечном итоге, пополнили свои карманы со всей возможной скоростью.
К 1 декабря 1590 года в городе работали лишь три пекарни. К середине месяца в Севилье невозможно было найти буханки хлеба. Рожь, ячмень и отруби тоже кончились, и единственной доступной едой остался черный крошащийся хлеб из желудевой муки и древесной коры. Однако в канун Рождества невозможно было найти даже столь жалкой пищи. Епископ, служивший мессу в кафедральном соборе, самолично попросил Бога ввергнуть в ад проклятых англичан, ведь именно они, как всем известно, были повинны в этом страшном голоде. Ведь именно эти проклятые еретики сожгли запасы хлеба, которым город должен был питаться всю зиму, напомнил епископ в своей проповеди.
