Роберт Лоу - Белый ворон Одина
Выяснилось, что поселок этот хазарский. Жители его по какой-то причине не пошли в Саркел, а остались зимовать в степи. Остаток дня и следующую ночь мы провели в тепле и уюте. Лежали, завернувшись в пушистые шкуры, и вдыхали домашние запахи, которые успели позабыть за время долгого путешествия. По стенам юрты были развешаны ощипанные тушки кроликов и домашней птицы вперемешку со связками лука и чеснока. Пахло паленой шерстью и пером, с улицы доносилось приглушенное рычание собак, устроивших свару из-за лакомого кусочка.
Тем вечером Клепп Спаки продемонстрировал нам выловленную вошь и гордо объявил: мол, коли уж эти паразиты вернулись, значит, он действительно жив.
Общаться с хозяевами нам затруднительно, поскольку они не понимали ни латыни, ни греческого, ни, тем более, нашего северного наречия. Мы попытались воспользоваться языком серкландских арабов и даже припомнили кое-какие слова из речи кривичей и чуди. Все бесполезно. Здешние хазары говорили на собственном языке (по слухам, сохранившемся еще со времен Аттилы), который никто из нас, естественно, не знал. Наверное, можно было бы объясниться с ними на языке хазарских евреев, но, к сожалению, все наши познания в этой области исчерпывались несколькими ругательствами, подслушанными у Морута.
Впрочем, очень скоро мы убедились, что язык торговли известен повсеместно. За свои серебряные монеты мы получили горячую еду и даже некоторое количество зеленого вина, на которое тут же наложил лапу Финн. Еще больше нас обрадовала весть о том, что лед на Азове начал таять. Это означало, что скоро освободится и узкий проход в Черное море.
— Вот она, наша дорога! — радовался Гизур. — Теперь мы сможем плыть, куда пожелаешь, ярл Орм.
— Ну да, — подтвердил Онунд, но тут же оговорился: — Но от берега лучше не удаляться. Лично я не доверяю этой долбленке.
Поутру мы принялись загружать купленные припасы на струг. Я все время поторапливал побратимов, сердце у меня было не на месте. Этой ночью мы, наконец, похоронили братьев Бьорнссонов. Я позаботился переодеть их и завернуть в холстину прямо на глазах у хазар. Пусть видят, что мы не кладем никаких ценностей в могилу. Плохо, конечно, что братья отправятся в Вальхаллу без дорогого оружия и серебряных браслетов… Зато можно надеяться, что никто не потревожит их покой после смерти. Я торжественно пообещал передать долю Бьорнссонов их безутешной матери. Так что, думаю, души братьев остались довольны.
Квасир остался с нами, хоть я и не уверен, правильно ли мы поступили. Ясно, что до Эстергетланда мы его не довезем. А когда еще представится возможность похоронить побратима по-человечески, неизвестно. Но, в любом случае, последнее слово в этом деле за Торгунной. А она так и не пришла в себя. Когда я заглянул в ее уголок, она лежала — в лице ни кровинки — и вроде как спала. Мы так и перенесли ее спящей на палубу.
Нам пришлось попотеть, чтобы вывести струг на середину реки. Хазары провожали нас, как дорогих гостей. Все взрослые собрались на берегу и с улыбкой махали вслед, тут же с визгом носились дети и кидали в воду мелкие щепочки.
Медленно, с усилием погружая весла в темную ледяную кашу, мы выгребли из протоки. Прибрежный пейзаж изменился: вместо песчаных отмелей теперь по берегам тянулись довольно густые ивовые и березовые рощи. Я стоял на носу судна до тех пор, пока хазарский стан не скрылся из вида. Затем обернулся и едва не налетел на маленького Олава. Оказывается, все это время он стоял рядом, завернувшись в плащ и глядя вдаль через мое плечо. Его разноцветные глаза загадочно мерцали.
— Тебе чего? — спросил я, полагая, что мальчик до сих пор переживает из-за Финновой затрещины. — Знаешь, не обращай внимания на его манеры. Нрав у него, конечно, крутой… Но он все равно любит тебя.
— Нет, — покачал головой Воронья Кость, по-прежнему всматриваясь в даль. — Финн меня не волнует — когда-нибудь я вырасту и возьму с него виру за этот удар. Сейчас меня больше интересуют птицы…
Я тоже прищурился, пытаясь хоть что-то разглядеть в туманном полумраке. К нам и вправду приближался низко летящий клин уток.
— Приятно видеть, что птицы возвращаются, — сказал я. — Зима идет на убыль.
— Тебе не кажется, что утки слишком тощие? — поднял одну бровь Олав. — Похожи на тех ощипанных, которые висели на стене юрты. А ведь сейчас, когда лед взломан, им полагалось бы откормиться.
Я нахмурился, пытаясь сообразить, к чему он клонит. И почему его вообще волнует облик уток. Воронья Кость терпеливо ждал, устремив на меня снисходительный взгляд своих загадочных глаз.
— Как думаешь, — спросил он наконец, — почему утки возвращаются с реки голодные?
Потребовалось несколько секунд, чтобы у меня сложился правильный ответ. Зато когда это случилось, сердце так скакнуло, что едва не выпрыгнуло сквозь сжатые зубы. Я круто развернулся и заорал что было мочи:
— Гребите, чертовы ублюдки… мать вашу, гребите!
Увы, нас было слишком мало. К тому же мы безнадежно опоздали. Две длинные темные лодки вынырнули из тумана — как раз с той стороны, откуда появились злополучные утки. Они двигались очень быстро — почти летели, показалось мне, — и это несмотря на то, что были под завязку набиты вооруженными дружинниками. В одной из лодок я разглядел маленькую фигурку князя.
Сердце упало. Две лодки — это слишком много. По правде говоря, нам и одной бы хватило за глаза, а уж две-то догонят за милую душу. Поэтому я велел своим людям бросать весла и готовиться к бою. Не успев еще толком отдышаться, они принялись натягивать шлемы и звенеть мечами.
— Ну, что ж, — проворчал Финн, останавливаясь рядом со мной. — Достойное завершение тяжелого дня.
Смертельное завершение, мелькнуло у меня в голове. Я взвесил в руке топор-колун — единственное оружие, которое удалось обнаружить на струге — и подумал, что князю даже не придется вступать в бой. Он вполне может посидеть в сторонке и полюбоваться, как его славяне расстреляют нас из своих огромных изогнутых луков. После нашего поспешного бегства из Саркела добрая половина побратимов осталась без щитов. Лук же был всего один… и к нему жалкая горстка стрел.
Вражеские лодки подошли ближе. Теперь я разглядел, что рядом с Владимиром, как всегда, находится его дядька. Сигурд Меченый стоял на носу второй лодки, рядом с ним маячила странная фигура — наполовину человек, наполовину зверь. У меня мурашки по коже побежали при взгляде на лохматое чудовище. Но приглядевшись повнимательнее, я понял: это всего-навсего Квельдульв, обрядившийся волком. Он накинул шкуру на плечи так, что волчья морда закрывала половину лица.
