Александр Дюма - Две Дианы
– Свидетели – солдаты и тюремщики!
– Они ошибаются! – завопил Арно дю Тиль. – Я действительно Мартен-Герр, оруженосец графа де Монтгомери! Я не дам себя так легко осудить! Сведите меня с моим двойником, поставьте нас рядом, тогда и выбирайте, кто Арно дю Тиль, а кто Мартен-Герр, кто виновен, а кто неповинен! Вы хотите лишь усугубить всю эту путаницу! Но вопреки всему я всегда буду утверждать: я – Мартен-Герр! И никто не может меня опровергнуть, никто не сумеет доказать обратное!
Судьи и Габриэль лишь покачивали головой да грустно улыбались, видя такое бесстыдное упорство.
– Я снова говорю вам, Арно дю Тиль, – заметил председатель, – спутать вас с Мартен-Герром невозможно.
– Да почему же? – вопил Арно. – Как распознать? По какой примете?
И тогда Габриэль воскликнул с негодованием:
– Ты сейчас узнаешь, подлец!
Он махнул рукой, и Мартен-Герр показался на пороге камеры.
Мартен-Герр – без плаща! Мартен-Герр – калека! Мартен-Герр – на деревянной ноге!
– Вот он, Мартен-Герр, мой оруженосец, – заявил Габриэль, смотря в упор на Арно дю Тиля. – Он чудом избежал виселицы в Нуайоне, но не избежал в Кале справедливой мести, которая предназначалась тебе, и был сброшен в пропасть. Но пути господни неисповедимы, и вот теперь само провидение дает нам возможность отличить бесстыдного злодея от искалеченной жертвы.
Арно дю Тиль, бледный, подавленный, уничтоженный, не смел ни отпираться, ни защищаться.
– Пропал! Я пропал! – пробормотал он и рухнул на пол без сознания.
III.
ДА ЗДРАВСТВУЕТ СПРАВЕДЛИВОСТЬ!
Итак, песенка Арно дю Тиля была спета. Судебное разбирательство тут же возобновилось, и через четверть часа обвиненный был вызван в зал суда для оглашения приговора, который мы воспроизводим дословно по документам того времени:
«На основании допроса Арно дю Тиля, он же Сансетта, именующего себя Мартен-Герром, заключенного в тюрьме города Риз;
на основании показаний свидетелей, как-то: Мартен-Герра, Бертранды де Ролль, Карбона Барро и, в частности, господина графа де Монтгомери;
на основании показаний самого подсудимого, который поначалу всячески отрицал свою вину, но впоследствии признался в содеянных им преступлениях, явствует;
что указанный Арно дю Тиль окончательно изобличен в обмане, лжи, самозванстве, прелюбодеянии, грабеже, святотатстве и краже.
Суд осуждает указанного Арно дю Тиля и приговаривает его:
во-первых, публично покаяться перед местным храмом Артига, для чего ему надлежит остаться в одной сорочке, разуться, обнажить голову, надеть на шею веревку и, держа в руках зажженную свечу, стать на колени;
во-вторых, просить прощения у бога, короля и правосудия, а также у супругов Мартен-Герра и Бертранды де Ролль.
По совершении сего указанный Арно дю Тиль передается в руки палачу, который с той же веревкой на шее проведет его по всем улицам и общественным местам селения Артиг и приведет его к дому, где проживает указанный Мартен-Герр.
Затем он будет вздернут и удавлен на виселице, а тело его – предано сожжению.
Постановлено в Риэ, в двенадцатый день июля, года 1558».
Иного приговора Арно дю Тиль и не ждал. Он выслушал его с угрюмым и безразличным видом, сознался во всем, признал приговор справедливым и даже проявил некоторое раскаяние.
– Я прошу, – сказал он, – у господа милосердия, у людей – прощения и надеюсь претерпеть наказание как истинный христианин.
Мартен-Герр, присутствовавший при этом, лишний раз доказал судьям свою подлинность: он разразился потоком искреннейших слез, а затем, поборов застенчивость, обратился к председателю, нельзя ли, мол, как-нибудь помиловать Арно дю Тиля, поскольку он, Мартен-Герр, готов простить ему все ошибки прошлого.
Но ему возразили, что право помилования принадлежит одному королю, но, даже если бы суд к нему и обратился, король ни за что бы не согласился, потому что преступления Арно дю Тиля слишком гнусны и омерзительны.
А через восемь дней перед красивым домиком, уже возвращенным законному владельцу, Арно дю Тиль, согласно приговору, принял наказание за все свершенные им злодеяния.
В этот день вся округа собралась в Артиге, дабы присутствовать при казни.
Преступник, надо сказать, проявил в последние минуты известное мужество и весьма достойно завершил свою недостойную жизнь.
Когда палач, по обычаю, трижды оповестил: «Правосудие свершилось!» – притихшая, устрашенная толпа стала расходиться, а в то время в доме, некогда принадлежавшем повешенному, некая чета проливала горькие слезы и творила жаркие молитвы – то были Мартен-Герр и Бертранда.
Но вскоре живительный воздух родного края, душевная теплота родных и близких и в особенности нежная забота Бертранды начисто разогнали морщины на лбу Мартена, и на губах его заиграла веселая улыбка.
Однажды теплым вечером, после радостного и спокойного дня, он отдыхал в виноградной беседке и не заметил всадника, который неторопливо подъехал к дому, спешился и направился к бывшему оруженосцу.
С минуту он взирал с улыбкой на блаженствовавшего Мартена, потом подошел ближе и молча похлопал его по плечу. Тот живо обернулся и тут же вскочил, прикоснувшись к своей шапке:
– Вот оно что! Это вы, ваша светлость! Простите, но я не заметил вас.
– Не извиняйся, Мартен, – улыбнулся Габриэль (это был он), – я заглянул к тебе вовсе не для того, чтобы нарушить твой покой, а чтобы в нем удостовериться.
– Тогда, ваша светлость, взгляните на меня – и тут же все поймете.
– Что я и сделал, – грустно рассмеялся Габриэль. – Так, значит, ты счастлив?
– О, ваша светлость, ну чисто птица в воздухе или рыба в воде!
– Вот и хорошо, что ты обрел наконец долгожданный покой и достаток.
– Что верно, то верно… потому-то я так и доволен. После долгих скитаний, бесконечных войн и всяческих лишений я, пожалуй, имею право пожить денек-другой в свое удовольствие. Что же касается достатка, то, вернувшись домой, я вдруг заделался чуть ли не богачом. Но деньги-то это не мои, и мне противно к ним прикасаться. Их принес в дом Арно дю Тиль, и я хочу возвратить их по принадлежности. Большую часть – иначе говоря, стоимость вашего выкупа – я верну вам, ваша светлость. Остальные деньги, украл ли их Арно или приобрел, теперь уже все равно – после оплаты судебных издержек пойдут в пользу бедняков нашего края.
– Но тогда тебе почти ничего не останется…
– Нет уж, извините, – запротестовал Мартен, – когда служишь столько времени такому щедрому хозяину, как ваша милость, то непременно кое-что накопишь. Я привез с собой из Парижа довольно тугой кошелек. Да и Бертранда не из бедных. Одним словом, мы на бобах не останемся…
