Георгий Брянцев - По тонкому льду
Отдохнуть после бессонной ночи мне не удалось. Вернее, я сам пренебрег отдыхом и возможностью уснуть. Надо было продумать соображения, о которых я говорил Демьяну. Дерзкая, неожиданно возникшая мысль постепенно превращалась в план, тоже не менее дерзкий, захватывающий дух. Пока операция складывалась в мыслях, я внутренне переживал ее, волновался, радовался и огорчался. Все вместе… Сотни раз приходилось собирать и разъединять детали, примерять, отбрасывать уже найденное, заменять его новым, более удачным. А это труд. Труд, требующий умственной энергии и времени. Только к вечеру я наконец уяснил и утвердил мною же созданный план.
Успех задуманного предприятия зависел от двух людей, от двух немцев: Гизелы и Пейпера. Да, именно от них. И прежде чем я не переговорю с ними, не имеет смысла докладывать о плане Демьяну. А увидеть Гизелу и Пейпера можно только ночью, по крайней мере не раньше наступления темноты. Кроме того, мне предстоит вместе с Костей сопровождать Угрюмого до оврага. Значит, все переносится на одиннадцать-двенадцать часов ночи А пока — терпение.
В десять с минутами я оказался возле магазина, где отпускали хлеб гражданам, и увидел идущих рядом Костю и Угрюмого. Слава тебе, создатель: пока все шло гладко Через самое короткое время мы шагали уже втроем Не было ничего необычного в том, что по городу прогуливаются секретарь управы, старший полицай и сотрудник биржи труда.
— Вы для подкрепления? — спросил меня Угрюмый — Напрасно. Отдыхали бы себе. Поверьте, я сейчас предпочту оказаться у чертей на куличках, нежели с глазу на глаз с Земельбауэром.
— Можно без фамилий? — строго спросил я.
— Пожалуй, да, — ответил он, прошел некоторое время в молчании, а потом сказал: — В конечном итоге вы останетесь довольны мною. Я никогда не делаю того, чего не надо делать.
— Время покажет, — заметил Костя.
— И вот еще что, — заговорил вновь Угрюмый после длительного молчания. — В его сейфе два отделения. Между ними горизонтальная полочка. Письма лежат в нижнем, среди порнографических открыток.
Мы вступили на пешеходный мостик, перекинутый через реку, я пошли гуськом. Здесь, ниже плотины, река была узкой и немноговодной.
На заречной стороне, едва мы вошли в поселок, из темноты нас повстречали два солдата с автоматами да груди. Мы без команды остановились. Я внутренне напрягся, готовый ко всему. Костя лихо взял под козырек. Солдаты ощупали нас лучиками карманных фонарей и проверили документы у меня и Угрюмого. Костю не тронули. Один солдат сказал:
— Ин орднунг! Все в порядке!
Другой добавил:
— Кеннен геен! Можете идти!
Я, кажется, не дышал эти несколько секунд.
Когда мы отошли на приличное расстояние, Угрюмый покосился на меня и спросил:
— Что вы подумали в эту минуту?
Мерзавец! Он нутром чуял, что было у нас на душе. Я солгал:
— Не успел ничего подумать.
Угрюмый насмешливо фыркнул.
Костя вел нас по безлюдному поселку. Ни огонька, ни человеческого голоса, ни лая собаки!
Обойдя разоренный лесопильный заводик, мы спрыгнули в противотанковый ров, тянувшийся на несколько километров Сколько труда, пота, бесценного времени стоил этот ров жителям города! Все верили, что он ляжет неодолимой преградой между городом и врагом. Но ни одна гитлеровская машина не попала в западню. Немцы прорвались к Энску со стороны железной дороги.
Пройдя сотню шагов, мы увидели Русакова. Он встал с земли, отряхнулся.
— Так, полдела позади. Прощевайте, хлопцы. Шагай, господин хороший!
Мы постояли, пока Русакова и Угрюмого не скрыла тьма, и прежней дорогой отправились обратно.
Минут сорок спустя я подходил к дому Гизелы. Еще издали глаза мои приметили, что форточка закрыта: значит, Гизела у себя. Я осмотрелся, взбежал на крыльцо и постучал Тишина Видимо, спит. Постучал еще.
— Кто там? — послышался милый сердцу голос.
— Я, открой.
— Ах!
Я обнял ее в темноте и поцеловал.
— Что случилось? — испуганно спросила Гизела.
— Ровным счетом ничего. Прости, я на пять минут.
В комнате уже горел свет. Гизела запахнула легкий халатик, забралась с ногами на диван и недоверчиво посмотрела на меня. В ее глазах таился молчаливый вопрос. Я сел рядом с ней. Она спросила:
— На пять минут?
— Да, дорогая. Не больше.
— Ты знаешь, — промолвила она, — эта седая прядь придает твоему лицу трагическое выражение.
Я встал и подошел к зеркалу, стоявшему на этажерке. Прядь над самым лбом выглядела очень неестественно на фоне моей темной, без единой сединки, шевелюры. Но ничего трагического в этом не было.
— Выдумщица, — сказал я и снова водворился на диван.
Час назад меня одолевали сомнения. Казалось, что затея моя неосуществима. Но сейчас все опасения улетучились. Гизела смотрела на меня доверчиво, ободряюще.
Я кивнул на коричневый чемодан, стоявший у стены между окнами.
— Так и не удалось сбыть парадный костюм мужа?
— Могу презентовать его тебе, — сказала она и рассмеялась.
Гизела не ведала, что я задал вопрос неспроста.
— Представь себе, не откажусь, — заметил я. — Но прежде хочу подвергнуть тебя короткому допросу.
— А это страшно? — ответила Гизела с веселым лукавством. — Меня никогда не допрашивали.
— Только условие — говорить правду!
— Как под присягой! — и она подняла вверх руку со сложенными крестом пальцами.
Я поймал опускающуюся руку и приложил к губан.
— Смешной ты, — проговорила Гизела. — Вламываешься ночью к одинокой, беззащитной женщине и пугаешь ее… Ну, допрашивай же! Прошло две минуты.
— Хорошо. Скажи: в каком отделе работал твой муж?
Гизела задумалась на минуту и сказала, что Себастьян Андреас служил в реферате четыре-а-два, в отделе четыре-а. Рефератом руководит и сейчас штурмбаннфюрер СС Фогт, а отделом — оберштурмбаннфюрер СС Панцигер.
— Земельбауэр знал твоего мужа?
Гизела сделала отрицательный жест.
— Но слышал о нем?
— О да!
— А Панцигера Земельбауэр знает?
— Только по фамилии. Дело в том, что Земельбауэр попал сюда из Кенигсберга. В Берлине он не служил.
Пока все шло лучше, чем я предполагал.
— Еще вопрос. Ты была в квартире Земельбауэра?
— Да. И не раз.
— У него есть сейф?
Гизела вздрогнула.
— Сейф? Да, конечно. — Гизела так посмотрела на меня, будто хотела заглянуть в самую душу, и с тревогой спросила: — Что ты задумал? Он же начальник гестапо! У него во дворе караул. Часовой в прихожей. Еще денщик. Еще повар. Все вооружены.
