Гарри Тертлдав - Череп грифона
— А, сын Филодема, — сказал он негромко, узнав наконец Менедема. — Хорошо… Во всяком случае, ты немного разбираешься в судах. Рассказывай, что у тебя за идея.
И Менедем рассказал, закончив так:
— Слишком часто пираты уходят безнаказанными. Если бы у нас были такие суда, может, некоторым из разбойников и не удалось бы уйти. Очень на это надеюсь.
Он ждал, как Эвдем воспримет его затею.
Наварх выслушал, ничем не выдав, что у него на уме. И когда Менедем договорил, Эвдем тоже не сказал ему ни слова. Вместо этого наварх повернулся к Кхремию и спросил:
— Мы сможем построить такие суда?
— Да, господин, — ответил плотник. — Без сомнения, сможем. Они могут обойтись даже дешевле, чем обычные триеры. Хотелось бы, чтобы они были легкими — значит, не придется окружать перилами всю палубу или строить весельные коробки из твердых брусьев, и это сэкономит древесину.
Эвдем явно учел такое соображение.
— Понятно… — проговорил он и снова повернулся к Менедему. — Ты дал мне пищу для размышлений, а это случается не каждый день. Совершенно новый тип судов… Браво!
— Я просто болтал с Кхремием и между прочим сказал то, что показалось очень интересным нам обоим, — ответил Менедем. — И тогда мы пошли искать тебя.
Эвдем отрывисто кивнул.
— Когда тебе в голову приходит хорошая идея — это одно. А когда ты осознаешь, что тебе в голову пришла хорошая идея, — совсем другое. Просто болтая от нечего делать, люди придумывают много интересного — но обычно продолжают себе болтать дальше и совершенно забывают о своих придумках. А ты не забыл о тригемолии, а? — Эвдем попробовал произнести незнакомое слово и снова кивнул. — Многие пираты могут очень сильно пожалеть, что ты не забыл про свою идею!
— Клянусь богами, надеюсь, что так оно и будет! — прорычал Менедем.
— Да, на тебя ведь тоже напали, верно? — спросил Эвдем.
— Так и есть, наварх.
— Что ж, как я уже сказал, и те пираты, что на тебя напали, и многие их товарищи могут пожалеть о содеянном. Нападение на твой акатос может оказаться одним из самых важных моментов в истории пиратства с тех пор, как Парис украл Елену — но не в том смысле, о каком мечталось пиратам.
Эвдем говорил очень уверенно.
«Соклей тоже считал то нападение одним из самых важных моментов в истории пиратства всех времен — из-за идиотского черепа грифона, — подумал Менедем. — Но, с другой стороны, наверху полагается мыслить более логично, чем моему двоюродному брату».
— Ты умеешь читать и писать? — спросил Эвдем Кхремия.
— Немного, господин. Так, без особых затей, — ответил плотник.
— Ничего затейливого и не потребуется, — сказал наварх. — Составь мне список всего, что понадобится для постройки тригемолии, — всего, что только придет тебе в голову. Отталкивайся от того, что требуется для постройки триеры.
— Я составлю такой список, — пообещал Кхремий.
— Удачи! — Эвдем пожал руку Менедему. — И тебе тоже удачи! Ты заслужил благодарность своего полиса.
Менедем низко поклонился: эти слова не оставили его равнодушным.
— А разве эллин может надеяться на большее, о благороднейший?
* * *— Тригемолия, вот как? — спросил Соклей.
Они с Менедемом шли по улицам Родоса недалеко от Великой гавани по направлению к складу финикийца.
— Верно, — ответил Менедем. — Порой мне кажется, что сами боги позавчера вложили это слово в мои уста.
— Если уж сами боги решили тебе помочь, почему бы им не подсказать такое слово, которое легче было бы произносить? «Три-один-и-половинка»? Да люди годами будут ломать головы — что это такое.
— Наварх Эвдем сразу догадался, — ответил Менедем.
— Он же наварх, — парировал Соклей. — Его интересует само судно, а не его название.
— Знаешь, кого ты мне напоминаешь? — спросил Менедем. — Эсхила в царстве Аида в «Лягушках» Аристофана — когда тот критикует прологи Еврипида. Но я не думаю, что тригемолия собирается «потерять свою маленькую бутылочку масла», судя по тому, как поставлен пролог.
— Что ж, хорошо, — сказал Соклей. — Я охотно признаю, что Эвдем смыслит в таких вещах больше меня.
— О, какой ты сегодня у нас великодушный, — заметил Менедем.
Соклей погрозил ему пальцем.
— Не надо сарказма, мой дорогой. У тебя плохо получается быть саркастичным, а уж в этом я кое-что смыслю.
Менедем скорчил двоюродному брату рожу.
Соклей засмеялся.
* * *Хиссалдом, раб-кариец, принадлежащий Химилкону, возился возле ветхого склада с очень деловитым видом, в то же время ничем конкретно не занимаясь. Соклей фыркнул. Каждый раб владел таким искусством — всего лишь делать вид, что работает.
Увидев двух приближающихся родосцев, Хиссалдом нашел законное оправдание своему ничегонеделанию: он помахал двоюродным братьям и окликнул их:
— Радуйтесь, оба! Вы ищете моего хозяина?
— Верно, — ответил Соклей. — Он здесь?
— Можете побиться об заклад — и не проиграете, — сказал раб. — Пойду его приведу. Я знаю, он будет рад вас видеть.
И Хиссалдом нырнул внутрь склада.
— Конечно будет рад, — пробормотал Соклей. — После того, как мы купили у него павлинов, Химилкон убедился, что сможет продать нам что угодно.
— Мы на них неплохо заработали, — напомнил Менедем.
— Но к тому времени, как мы избавились от павлинов, я бы предпочел подать этих птиц в жареном виде на симпосии, — сказал Соклей.
Близкое знакомство порождает отвращение, и Соклей стал вечным ненавистником павлинов.
Не успел Менедем ответить, как из склада вышел Химилкон, а за ним — Хиссалдом. На финикийце была шерстяная роба до самых лодыжек — неплохая одежда для сырого осеннего дня. В ушах его поблескивали золотые кольца; черная кустистая борода спускалась до середины груди.
Химилкон сложился в поклоне чуть ли не пополам.
— Радуйтесь, мои повелители, — сказал он с гортанным акцентом, но на беглом эллинском. — Чем могу сегодня вам служить?
Соклей находил чрезмерной вкрадчивую вежливость финикийца. С точки зрения Соклея, ни один свободный человек не должен был называть другого «мой повелитель».
— Радуйся, — ответил он, всеми силами стараясь скрыть отвращение. — Нам бы хотелось поговорить с тобой насчет твоей родины, если не возражаешь.
Кустистые брови Химилкона взлетели вверх.
— Насчет Библа? — переспросил он. — Конечно, друг мой. Тебе я с радостью раскрою все тайны своего сердца.
Он снова поклонился.
Соклей ни на мгновение ему не поверил. Но, с другой стороны, вряд ли Химилкон ждал, что ему поверят.
