Мария Семёнова - Лебединая Дорога
– Дрэки, – отвечал перемазанный в смоле строитель.
– Это что?
Видга терпеливо объяснил. И мальчик помчался рассказывать деду Вышке:
– Деда! Змей Горынич!
Как-то Люту пришлось съездить в город одному. Вернувшись, он долго смотрел на упоённо работавшего Видгу. Потом подошёл, ведя коня, и проговорил:
– Слыхал ли, Витенег? Князь отцу твоему со товарищи домой поехать позволил.
…Четыре загнутых конца небес лежали на широких спинах четырёх карликов: Аустри, Нордри, Вестри и Судри. Необъятен был между ними населённый мир. Но, как видно, всюду творилось одно…
Во всякой стране, где бы она ни лежала – на западе, на севере, на юге, на востоке, – рано или поздно рождался вождь, превосходивший всех прочих не только жадностью, требовавшей владений и богатств, но и силой, чтобы их взять…
С тех самых времён, когда Боги правили на земле и странствовали среди людей, не переводились в Норэгр вожди. Эти хёвдинги никого не боялись и ни на кого не смотрели снизу вверх. По роду и достатку одних величали конунгами, других – ярлами, третьих – херсирами. Тот, кого сгонял с земли удачливый сосед, садился на корабль и делал своим одалем море. И называл себя хозяином Лебединой Дороги – сэконунгом! И ни в ком не видел себе ровни.
И было так много сот зим.
Пока в Вестфольде, на юге страны, не появился на свет Харальд сын Хальвдана, из рода Инглингов. После его прозвали Косматым.
Должно, не зря гардские порядки с самого начала так напомнили Халльгриму родину! Не зря столь знакомым показался и сам Торлейв Мстицлейвссон, и хирдманны, следовавшие за вождём. И тот конунг-неприятель, живший по соседству. Вот только вместо бескрайнего моря здесь простирались поля и леса. И не корабли несли воинов на врага, а резвые кони…
И свой Харальд конунг сыскался в Стране городов. Пусть даже он родился не здесь, а по ту сторону Восточного моря. Венды никогда не были гардцам чужими. И этот конунг тоже поднял боевое знамя, собирая под него всех, у кого хватало отчаянного мужества связать с ним свою судьбу. А пожелал он не ограбить соседа, живущего за мысом. Не сходить набегом в другую, более обильную страну. Думал вендский Хрёрек конунг великую думу: собрать воедино не город и не два, целую страну…
А с южной стороны, что мог, грёб под себя далёкий хазарский царь. А в Киеве городе, на берегу Днепра, сидели братья-князья, называвшие себя на хазарский лад – хаканами. И ни в жадности, ни во властолюбии северным и восточным соседям своим не уступали нисколько.
Почти ровно год прожил в Гардарики Халльгрим Виглафссон. Всего только год. Может, поэтому кое-что ему было виднее, чем самим гардцам. Конунгу он того не сказал бы ни за что. Но сам был уверен: пусть не захотел Торлейв сын Мстицлейва добром присоединиться ни к одной из нарождавшихся держав – а только рано ли, поздно ли подомнут и Круглицу, и Кременец.
Лаской или таской, а заставят позабыть прежнюю вольность. Быть им за щитом и под рукою у более сильного. У того, кто надежно сумеет оборонить от врага, но и мзды за это потребует немалой. Ну то есть в точности так, как сам конунг обошёлся с финнами Барсучьего Леса.
И понял сын Ворона, что весь его путь в чужую страну был подобен скитаниям заблудившегося в чаще лесов. Всё вперёд и вперёд шёл тот человек, но лес вокруг только делался гуще. А когда вовсе выбился из сил, то вместо приветливого огонька впереди вдруг увидел, что описал полный круг и вернулся к своей прежней стоянке, к потухшим углям, к холодной золе кострища…
Халльгрим думал долго. Но наконец явился к Чуриле и сказал так:
– Я вовсе не отказался бы, конунг, этим летом съездить навестить свою страну. А то я стал уже забывать, как выглядят чёрные скалы, когда над ними зацветает шиповник. Я сходил бы одним кораблём с женой и Торгейром и не стал бы задерживаться надолго. Отпустишь ли?
Чурила поглядел на него и тоже впервые отчётливо осознал кое-что, ранее ощущавшееся лишь подспудно. Хорошо ли на сухом берегу морскому орлу, лакомому до рыбы? Да поглядеть один раз на урманина, когда ветер доносит хриплый крик чаек…
Он сказал Халльгриму:
– К осени ждать стану. За данью пойдём.
Когда Виглафссон в тот день возвратился домой, его, сурового, малоразговорчивого, еле признали. На другое же утро вытащили из сарая чёрный корабль. Спустили его на воду и принялись готовить в поход. И тому, кто всходил на его палубу, уже казалось, что не лёгкие речные волны колебали драккар, а тяжёлая зыбь далёкого океана…
Видга смотрел на всё это с городской стены. И судорога сводила его пальцы на древке копья. Проболтался он только Смирёнке:
– Я не такой могущественный вождь, чтобы отпрашиваться у конунга. Но когда-нибудь я им стану!
11
Так случилось, что гонцов хана Кубрата первыми встретили халейги.
Они уже наготовили в дорогу припасов: муки, зерна, солёного и вяленого мяса. И в погожий денёк выбрались на реку проверить, хорошо ли перенёс зиму старый чёрный корабль.
Широкая Рось приняла их радостно. На север, на север летели над нею разорванные облака! Порою солнце скрывалось, и тогда река сердито чернела, нетерпеливо требуя ласки и тепла. Но летучая тень скользила вперёд, и полосатый парус вновь вспыхивал в солнечном луче.
Драккар бежал ровно и быстро… Время могло истереть вёслами его гребные люки и притупить клыки носового дракона, но старый скакун сохранял прежнюю стать. И рука Олава Можжевельника, сидевшего на высоком сиденье у правила, была тверда, как всегда. Он-то, Олав, и разглядел на том берегу всадников, ездивших вдоль воды туда-сюда и махавших руками кораблю.
Он указал на них Халльгриму. Сын Ворона только пожал плечами, обтянутыми чёрным сукном. Узнать булгар было нетрудно. Другое дело, объясниться с ними он не сумел бы за всё золото конунга хазар.
Но на его драккаре был Хельги, а рядом с Хельги сидел князь Радим, пожелавший побывать на боевом корабле. Слепого князя ещё водили под руки – был слаб. Хельги помог ему подняться. Радим крикнул на берег по-булгарски, и его голос был звучен, почти как прежде.
Всадники отозвались немедля. Радим перевёл:
– Дядя хана Кудряя к Чуриле Мстиславичу по делу какому-то приехал. Тебя, Виглавич, признали, перевезти просят…
Халльгрим ещё не видел степных воинов в деле. Но десяток булгар, пусть сколь угодно отчаянных, никак не могли наделать на драккаре особой беды. Халльгрим коротко кивнул головой. Корабль подогнали к берегу, поставили на жёлтый песок и бросили сходни.
Булгары возвели своих коней на драккар с таким невозмутимым достоинством, точно привыкли делать это ежедневно.
