Бенджамин Рошфор - Фанфан и Дюбарри
А человечек в очках — начальник! — орал, уже сорвав голос:
— Остановитесь! Я вам приказываю остановиться!
И тот, кто наделал в штаны, и тот, кто так упорно орал на Алкида, ничего добиться не смогли. безумный кучер непрестанно подгонял коней, движимый яростью и жаждой добыть сто тысяч франков и заодно побить все мыслимые рекорды! И безумие охватывало его тем больше, чем сильнее кровоточила рана над бровью, так что видел он теперь только одним глазом! И не прошло и тридцати секунд с момента, как карета пушечным ядром пролетела мимо Тюльпана, как он услышал чудовищный грохот!
***
Тюльпан услышал, как трещит дерево — это разлетались на куски двери кареты, потом слетевшие колеса с грохотом запрыгали по дороге, в конце пути врезаясь в деревья, и заржали испуганные лошади — и все. Когда он подбежал к месту катастрофы, над дорогой повисла тишина. Маленький толстяк, потерявший свои очки, сидел посреди дороги и плакал.
— Buеnos noches, sen'or[40], — сказал он Тюльпану с выражением человека, у которого не все дома.
— Buenos noches! — ответил ему Тюльпан и продолжал по-испански. — Могу я вам чем-нибудь помочь?
— Не знаю, — признался толстячок. — Где мы?
— Здесь! — уверил его Тюльпан и полицейскому явно полегчало.
Никто не был серьезно ранен — только перебитые носы, вывихнутые ноги и руки, и Тюльпан, нашедший в обломках чемодан с аптечкой, как мог, помог им. Единственный, кто был без сознания — кучер Алкид, но и тому ничто не угрожало. Залепив ему большим пластырем нос, Тюльпан забрал из карманов те десять тысяч франков, которые дал ему в Бордо. А вместо них оставил листок с такими словами: — "Дорогой Алкид, благодарю за оказанные услуги, деньги я взял для бедных".
Потом сказал полицейским, что отправляется в ближайшую деревню за помощью, сел на коня, показавшегося ему получше, и исчез, сопровождаемый пожеланиями удачи.
***
Сейчас, в это апрельское утро 1777 года, Тюльпан и в самом деле на бриге "Ля Виктори", принадлежащем маркизу де Лафайету?
Такой вопрос задавали себе Оливье, Аврора и Дебора, когда в семь утра добрались наконец до Лос Пасайос и разочарованно уставились на море, где вдали исчезали белые паруса брига "Ля Виктори". Потом к ним подошел какой-то худющий тип, в лохмотьях смахивавший на чучело, и равнодушно протянул сеньору толстый пакет. Внутри Оливье нашел 50 000 франков и такую записку:
"Дорога обошлась дешевле, чем я ожидал. Остаток возвращаю, чтоб было чем залить жажду. Обещанные проценты выплачу."
А ниже шел постскриптум:
"Жозеф-Луи не любит коровье молоко! Купите козу! Сердечно вас приветствую — любящий вас Фанфан-Тюльпан".
Что было делать Деборе, Авроре и Оливье? Ничего, у них от такого просто перехватило дыхание! После такой безумной, утомительной гонки — и опоздали! Сраженные своей беспомощностью, они бессильно смотрели на морскую гладь, где в бесконечной дали исчезали белые паруса…
— Ну, я по крайней мере вернул свои пятьдесят тысяч! — сказал Оливье, грозя кулаком в сторону исчезавшего брига.
— By love![41] — выругалась Дебора, так долго молча подавлявшая свое разочарование. — Но пусть этот сопляк не думает, что его взяла! Я поклялась, что он на мне женится! И если будет нужно, для этого отправлюсь и в Америку!
Но тут Дебора с Оливье вздрогнули от неожиданности, поскольку Аврора, продолжавшая неистово размахивать фанфановой запиской, вдруг издевательским тоном крикнула:
— Вы что, поверили, что он на корабле? Все это ложь! И все письмо одна ложь! А я вам говорю — на корабле Тюльпана нет! — И в бешенстве разодрала записку в клочья.
Никто ей ничего не сказал, да и что тут было говорить! Вполне возможно, что Тюльпана, который их всех столько раз обманул, могло на корабле и не быть!
***
Но, тем не менее, он был на борту, правда в трюме, в самом низу, в полной темноте — зайцем! Сидит на бочке с копченостями, прикрытый ещё одной такой же бочкой, и слева от него — бадья с солониной. Матрос, которого он подкупил и который его тут спрятал, пообещал днем принести поесть и выпить. И вот Тюльпан сидел там в ожидании, время тянулось бесконечно и он изнывал от тоски. Вполне возможно, это все не слишком смахивало на славное приключение. Какого черта он не предложил свои услуги Лафайету? Только кто знает, принял бы их Лафайет? И во-вторых, какое Тюльпану дело до Лафайета и его экспедиции! Тюльпан-то отправился за Летицией! Теперь, в первую ночь плавания, он спрашивает, не сошел ли с ума:
"— Как долго я уже сижу здесь? Плаванье продлится три недели. Как я здесь выдержу, в такой тесноте и смраде?"
Тюльпан всегда любил копчености, но уже знал, что впредь их вида вынести не сможет!
А тут ещё ночью поднялись волны, и груз в трюме затрясся и заерзал, так что Тюльпан боялся, что на него может свалиться бочка или ящик — и это не способствовало его решимости торчать там всю дорогу. Он спрашивал себя:
"— Что, если здесь меня найдут? Как поступают с зайцами?" Обычно их заковывают в кандалы — не слишком радостная перспектива! А что, если меня маркиз сочтет шпионом? Устроят трибунал и бросят меня за борт! От такого фанатика, как этот генерал, можно ожидать чего угодно!"
Такие вот мысли теснились у Тюльпана в голове! А когда море разбушевалось ещё больше, начал думать:
"— Нет, я до Америки не доберусь — корабль этот наверняка потонет!"
Потом дела пошли ещё хуже — он на лице почувствовал прикосновение, напомнившее, что его могли сожрать крысы! Те шорохи, скрипы и писк, которые он слышал уже некоторое время, — это были крысы! Только теперь Тюльпан понял, что значит "волосы на голове встали дыбом"! Теперь это относилось и к нему!
Тюльпан вскочил, отбросив бочки в сторону, и испуганно озираясь вокруг. Теперь он понимал, что Дебора, Аврора и Оливье уже почти отомщены и что нужно было быть более чем оптимистом, чтобы поверить, что они о нем ещё услышат! За тех троих, уже вернувшихся в Бордо, отомстит обезумевшее море и трюмные крысы.
На самом деле все случилось иначе: отомстила бадья с солониной. Бадья эта свалилась Тюльпану на голову и тот провалился в какой-то закуток, где и был обнаружен позднее без сознания. Рассол его настолько промочил, что даже крысы им пренебрегли!
Открыв глаза, он обнаружил, что лежит на узкой койке, с заботливо обвязанной головою, а рядом с ним сидит маркиз де Лафайет, с интересом его разглядывавший.
— Ну что, мсье де ля Тюлип! — приветствовал тот с вялой иронией. — Вы как-то странно собрались в Америку. Если я верно понимаю, вы тоже собрались шагать в ногу с Историей?
