Джек Уайт - Рыцари света, рыцари тьмы
Вначале она так растерялась, что приняла мужчину на портрете за Фулька Анжуйского: два года назад, во время своего краткого посещения Святой земли, граф обручился с ее сестрой Мелисендой. Каким бы мимолетным ни было ее замешательство, первым обманчивым и безрассудным побуждением Алисы было сказать отцу, что он ошибся и следовало послать за другой дочерью. Впрочем, через мгновение она уже поняла, что сама впала в заблуждение: человек на портрете был вовсе не Фульк Анжуйский и даже совсем на него не похож. Этот — светло-русый, а граф — темноволосый и смуглый, к тому же лет на десяток старше. Алиса прекрасно запомнила Фулька, но не как будущего горячо любимого свояка, а как соперника — претендента на отцовскую корону и престол. Она почувствовала нарастающую волну ненависти по отношению к графу и к его будущей пустоголовой женушке, этой вертушке своей старшей сестрице, а затем такое же острое любопытство по поводу незнакомца на портрете. Наконец она озадаченно поглядела на отца:
— Кто это, папа?
Король улыбнулся еще слаще.
— Его зовут Боэмунд, принц Антиохийский. Его отец, Боэмунд Первый, был моим другом, а его сын Боэмунд Второй станет тебе мужем.
— Мне мужем…
Равнодушие, с которым Алиса повторила непривычные для нее слова, говорило о том, что ей потребовалось время, чтобы осознать их истинный смысл. Наконец она опомнилась, и глаза ее засверкали, а лицо исказилось гневом.
— Как мужем? Я не пойду замуж, папа! Ты лишился рассудка, если решил, что я обвенчаюсь с каким-то прощелыгой! Я ведь даже ни разу не слышала о нем!
— Тебе и не надо было слышать о нем до сегодняшнего дня. И не стоит дерзить мне, иначе я могу и рассердиться.
Король не повысил тона, но Алисе не надо было лишний раз напоминать, что отцовское терпение — тоньше лезвия ножа, поэтому она в ярости закусила испод нижней губы, силясь не выказать на лице ни следа своих мыслей, в то время как король пристально всматривался в ее глаза, выискивая в них проблески неповиновения. Наконец он кивнул, очевидно довольный ею, и по-прежнему мягко обратился к Алисе:
— Не волнуйся, дочка, он будет тебе хорошим мужем.
Она кротко и спокойно встретила эти легковесные слова, и приложенное для этого усилие надолго врезалось в ее память. Окончательно овладев собой, Алиса наконец нашлась с ответом, и в ее голосе на этот раз звучала искренняя покорность:
— Но почему ты так в этом уверен, папочка? Неужели у тебя не закрадывается даже малейшего сомнения, что этот человек может стать причиной моих страданий? Я ни разу не была в Антиохии, поэтому как же мне поверить в то, что он — чужой мне во всем — станет для меня хорошим мужем? Он хоть раз видел меня? Он знает, кто я?
— Он видел тебя ровно столько же, сколько и ты его. — Король указал на миниатюру в ее руках. — Два дня назад я послал ему такую же. Помнишь, как ты позировала художнику?
Теперь Алиса действительно вспомнила, а отец тем временем продолжал:
— Ему сейчас восемнадцать лет, как и тебе, и до нынешнего времени он жил вовсе не в Антиохии, а в Италии. Вслед за отцом он носит титул принца Тарантского и приходится королю Италии кузеном, а французскому королю — внуком. Теперь, когда он достиг зрелости, ему пора принимать бразды правления в своих землях. Боэмунд сейчас уже на пути в Антиохию, что соседствует с нами. Это богатейшее владение во всем Заморье. Принц прибудет сюда через месяц — а может, и через год: как соизволит капризная Фортуна. Удивляться тут нечему, но, как только он здесь появится, вы поженитесь без дальнейших промедлений, и ты вместе с ним встанешь во главе принципата. Вы были обручены с самого детства, и сам Папа Римский скрепил брачное соглашение.
— Но папа! — Все слова куда-то подевались, и Алисе пришлось напрячь все силы, чтобы, несмотря на ожесточение, говорить спокойно и разумно. — Ведь он, может быть, ничтожество, жалкий фигляр!
Балдуин с улыбкой покачал головой и протестующе вскинул руку.
— Нет, дочка, тут уж прошу тебя довериться моему отцовскому чутью и здравому смыслу. Я слышал о принце самые лестные отзывы, поскольку уже несколько лет пристально им интересуюсь. Пока он был ребенком, я осуществлял регентство над ним, управляя отсюда Антиохийскими владениями через посредников. Разумеется, я его и в глаза не видел, но, говорят, он необыкновенно высок — на голову выше своих сверстников. К тому же он достаточно привлекателен, чтобы по нему вздыхали женщины… впрочем, тебя это не должно заботить. Ты уже заметила, что у него длинные светлые вьющиеся волосы — можно сказать, золотистые, а также белые ровные зубы и большие синие глаза. У Боэмунда репутация человека надежного и, в числе прочего, умеренного в тратах, снисходительного к челяди и любящего животных. Добавлю еще такой отзыв: его подчиненные уважают и всячески превозносят его, они за него в огонь и в воду. Из него выйдет хороший воин; за ним уже числятся, боевые победы, несмотря на юный возраст. Принц мечтает вершить в Заморье великие дела во славу Господа и святой Церкви.
Алиса смолкла, думая совсем не о Боэмунде. Она ломала голову, что отец имел в виду, когда обмолвился, что внешняя привлекательность молодого принца — не ее ума дело. В последние месяцы он все чаще позволял себе подобные высказывания, и принцесса не знала, как их следует воспринимать. Всякий раз его лицо оставалось совершенно непроницаемым, а голос оставлял широкий простор для догадок об истинном значении его слов, как и о его осведомленности — или же неосведомленности — насчет Алисиных склонностей, о ее чувственных приключениях. Вот и сейчас она безуспешно гадала, что в действительности думает о ней король, скрывая свое отношение под маской отеческой заботы. Хочет ли он сказать, что, столкнувшись с супружеской неверностью, она с легкостью сможет найти себе утешение в чужих объятиях? Или он намекает, что ее собственной красоты довольно, чтобы уберечь ее от хищнических нападок других дам? Она не знала, какое из двух предположений ближе к истине, и на миг подумала, уж не мать ли шепнула что-нибудь королю. Впрочем, Алиса тут же отвергла эту мысль, поскольку они с Морфией после многолетних перебранок наконец дали друг другу передышку. Перемирие было шатким и иногда угрожающе трещало по всем швам, но в течение года ничто не нарушало внешнее спокойствие, поэтому принцесса усомнилась, что Морфия сама покусилась на него, нарочно распалив супруга неосторожным замечанием.
Королева прознала о развлечениях дочери накануне семнадцатого дня рождения принцессы — Алиса понятия не имела, от кого и как, — и немедленно обрушила на нее свой гнев, пригрозив все раскрыть Балдуину, если только та, не сходя с места, не пообещает впредь следить за своими поступками и вести себя как приличествует принцессе Иерусалимской — скромно, пристойно и благовоспитанно. К несчастью, она недооценила свою дочь, предоставив ей возможность сделать ответный выпад, ошеломивший Морфию и лишивший ее дара речи. «Скажи тогда, как приличествует вести себя графине, или королеве Иерусалимской?» Алиса, не давая матери опомниться, тут же выложила ей имена всех тех, кем Морфия вертела и на кого влияла с помощью чувственных ухищрений. Первым она упомянула старого епископа Гробека, и королева вначале обмерла, а затем пришла в ярость, убеждая Алису в том, что та и так знала из собственных наблюдений, — что ни один мужчина не касался ее тела, кроме супруга Балдуина. Алиса, ждавшая такого отпора и поэтому нимало им не обескураженная, затронула внешний аспект этих происшествий. А что сказал бы или сделал граф, если бы узнал или хотя бы заподозрил, что его жена, соблюдая видимые приличия, добивается всяческих услуг и милостей, всего лишь потакая похотливым видениям старого святоши, ежедневно одалживая ему себя для того, чтобы тот разглядывал ее тело и мог получать удовлетворение?
