Генри Райдер Хаггард - Собрание сочинений в 10 томах. Том 9
Они начали спускаться с горы. Мейер больше не разговаривал, сосредоточив, казалось, все свое внимание на том, чтобы найти безопасные тропинки, по которым лошади могли бы идти не спотыкаясь. Молчала и Бенита — она была слишком измучена, так измучена, что не могла больше контролировать свои мысли и воображение, которые, казалось, отделились от нее и приобрели небывалую до того силу, новую способность проникать в мысли человека, шедшего возле нее. Они мелькали перед нею чередой, словно живые существа, и все же прочесть их она не могла. Впрочем, одно ей уже стало ясно: то, что она приобрела какое-то большое значение в жизни этого человека, — не то, какое женщина вообще имеет в жизни мужчины, но совсем особенное. Ей почудилось, что ее жизнь каким-то непостижимым образом переплелась с его жизнью, что отныне она стала ему необходимой для достижения его целей; казалось, что она была тем самым существом, которое он разыскивал в течение многих лет, единственным существом, которое могло внести свет в окружавшую его темноту.
Эта игра воображения смущала ее до такой степени, что она сильно обрадовалась, когда все это вдруг прекратилось и она вновь почувствовала себя полумертвой от усталости и холода. Все ее тело болело, а крутая тропинка казалась бесконечной.
Наконец они выбрались на ровное место, по которому и поехали. Вскоре они переправились через ручей и, въехав в ворота, внезапно остановились у двери дома с освещенными окнами.
— Вот и ваш дом, мисс Клиффорд, — раздался звучный голос Джейкоба Мейера. — И я благодарен судьбе, управляющей нашей жизнью, что она привела меня к вам как раз вовремя.
Ничего не отвечая, Бенита соскользнула с седла, но тотчас почувствовала, что не может держаться на ногах, и упала на землю. С легким восклицанием Мейер бросился к девушке, поднял ее, велел двум кафрам, вышедшим к ним навстречу, взять лошадей и проводил Бениту в дом.
— Вам нужно сейчас же лечь в постель, — сказал он, подводя девушку к двери комнаты, примыкавшей к гостиной. — Я велел затопить камин в вашей комнате на случай вашего приезда, а старая тетка Салли принесет вам супу с водкой и горячей воды, чтобы согреть ноги. Ах, вот и вы, Салли. Идите сюда и помогите этой леди, вашей госпоже, раздеться. У вас все готово?
— Все, баас, — ответила полная пожилая мулатка с добрым лицом. — Пойдемте, деточка, я вам помогу раздеться.
Через полчаса Бенита, выпив предварительно водки больше, чем за всю свою жизнь, лежала в постели, тепло укутанная, и вскоре крепко заснула.
Когда она проснулась, солнечные лучи проникали в ее комнату сквозь занавешенное окно, освещая часы, стоявшие на камине, стрелки которых показывали половину двенадцатого. Бенита проспала почти двенадцать часов и, несмотря на холод и усталость предыдущего дня, почувствовала, что вполне здорова, если не считать некоторой ломоты в суставах и небольшой тяжести в голове, что, впрочем, можно было приписать действию непривычной для нее водки и даже голода; зато она чувствовала голод, а это было самое главное.
С веранды донесся голос Джейкоба Мейера, казавшийся ей таким знакомым, как будто она его слышала всегда. Он приказывал находившимся во дворе туземцам прекратить пение, которое могло разбудить «госпожу». Говоря о ней, он употребил зулусское слово инкосикази, которое, как Бенита помнила, означало «повелительница» или «предводительница». Она нашла, что он очень заботлив, и почувствовала к нему благодарность, но потом вдруг вспомнила, что этот человек произвел на нее, в сущности, отталкивающее впечатление.
Бенита окинула взором свою комнату, уютную, хорошо обставленную и оклеенную хорошими обоями, с висевшими по стенам акварелями неплохой работы, которых она никак не ожидала увидеть в этом уединенном месте. На одном из столов виднелась ваза с крупными водяными лилиями. Девушка задумалась над тем, кто их сюда поставил, старая Салли или Джейкоб Мейер; Она также недоумевала, кто мог написать картины, на которых были изображены только сюжеты из африканской жизни, и какое-то чутье подсказало ей, что и то и другое исходило от Джейкоба Мейера.
На маленьком столике у ее постели стоял колокольчик, в который она и позвонила. Тотчас послышался голос Салли, приказавшей подать кофе и «поживее». В следующую секунду старуха уже входила в ее комнату с подносом в руках, на котором лежали хлеб, масло и даже яйца с поджаренными сухарями — все это, по-видимому, было приготовлено специально к ее пробуждению. Салли заговорила на английском языке с примесью голландского и сообщила девушке, что ее отец еще лежит в постели, но посылает дочери привет и спрашивает, как она себя чувствует. Пока Бенита с аппетитом завтракала, Салли приготовила воду для умывания; потом она внесла в комнату туалетные принадлежности, которые служили Бените во время ее путешествия в фургоне и были благополучно доставлены на ферму в то время, пока она спала. Бенита поинтересовалась, кто распорядился распаковать ее вещи, и узнала, что это тоже было сделано по приказанию мистера Мейера для того, чтобы все необходимое было готово по первому ее требованию.
— По-видимому, мистер Мейер очень заботится о других, — заметила Бенита.
— Да, да! — ответила старая Салли. — Он думает о других людях, когда хочет о них думать, но еще больше он думает о себе. Баас Мейер умный человек — о, очень умный! — и он хочет быть еще и великим человеком. Когда-нибудь он сделается богатым и сильным — если только Всемогущий Господь Бог пожелает этого.
Глава VI. Золотая монета
С той памятной ночи, когда Бенита приехала в Роой-Крантц, прошло около шести недель. Наступила весна, и вельд покрылся изумрудной травой и пестрел яркими цветами. В ущелье за домом на деревьях распустились листья и зацвела мимоза, наполняя воздух своим ароматом. На ее ветвях сотни диких голубей свили гнезда, а на крутых скалах, над пропастью, ястребы кормили своих птенцов. В речных заводях и по берегам озера белыми пятнами сверкали водяные лилии. Вся местность вокруг стала необыкновенно красива, жизнь била повсюду ключом, радостно и безбрежно. В одном только сердце Бениты царствовали смерть и полная безнадежность.
Здоровье ее окончательно восстановилось, и никогда еще она не чувствовала себя такой сильной и бодрой. Но зато душа ее была совсем больна. Днем из головы ее не выходил образ человека, без колебаний отдавшего свою жизнь, чтобы спасти женщину с ребенком, ночью он переполнял ее сновидения. Бенита спрашивала себя, мог ли он сделать это, если бы узнал тогда ответ, уже готовый сорваться с ее уст. Не оттого ли ей не суждено было выговорить тех слов, которые могли бы заставить его проявить малодушие?
