Игорь Болгарин - Седьмой круг ада
Шло время, он вглядывался в лица поднимающихся по трапу людей. За редким исключением, на них лежала печать усталости и отрешенности. Они мысленно уже давно расстались с родиной, и то, что происходило сейчас, было лишь некоей необходимостью, печальной и тягостной.
Внимание Павла привлек затормозивший у сходней парохода автомобиль. Вернее, не сам автомобиль, а сидевшая в нем женщина – в шляпке с легкой вуалеткой, в светлом нарядном костюме. Это была Таня. Рядом с нею сидел ее отец. И еще увидел он сидящего впереди, рядом с шофером, одетого, несмотря на утреннюю жару, в кожаную куртку и кожаный картуз с очками поверх козырька, очень знакомого мужчину, в котором с трудом узнал Микки, Михаила Уварова.
Когда автомобиль остановился, Микки выпрыгнул на неровную брусчатку, открыл заднюю дверцу и с привычной почтительностью склонил голову перед выходящим из автомобиля полковником. Следом за отцом появилась Таня. Прежде чем покинуть автомобиль, она оглянулась вокруг, бросила внимательный взгляд по головам запрудившей причал толпы. Кольцов понял, что она пытается отыскать в этой толпе его. Наверное, знала, была уверена, что его нет в Севастополе, и все же… надеялась.
Кольцов почувствовал, как лихорадочно, торопливо забилось сердце. Он прислонился к фонарному столбу, к которому уже давно вынес его людской поток.
Таня!.. Эту женщину он любил. Он любил ее все это время, все дни их разлуки, сейчас он понял это явственно и четко.
Несколько десятков шагов разделяло их сейчас. Впервые за долгие месяцы разлуки он мог подойти к ней и сказать… Ну хотя бы поздороваться, сказать пусть с опозданием на несколько месяцев: прощай и прости… Да мало ли что можно и нужно и хочется сказать женщине, которую любишь… Пусть ничего уже не изменишь – не поворотить время вспять, но просто поговорить хотя бы минутку-другую, заглянуть в родные, столько снившиеся по ночам глаза…
В первые месяцы в крепостном каземате ему часто светили во тьме отчаяния и безысходности ее глаза. И тогда вопреки всему он начинал надеяться на чудо: на чудесное спасение, лихой побег. Мечтал, что разыщет ее, возьмет за руки, посмотрит в глаза и уведет ее в свою беспокойную жизнь… Но потом он понял, что это всего лишь прекраснодушная мечта. Куда бы он увел ее? Зачем? На какую бы жизнь обрек?..
И сейчас, стоя в толпе, он подумал, что все правильно! Все так, как должно быть! Все так, как есть! И не надо себя обманывать: не несколько шагов разделяют их. У каждого своя судьба, своя дорога, и, как бы далеко во времени ни пролегли эти дороги, никогда им не пересечься, а судьбам – не слиться. Она уедет в Константинополь, оттуда – в Париж. А он останется здесь. Она уедет не просто из России – от России. А он, куда бы ни занесла его судьба в дальнейшем, везде и всегда будет жить для России – для своей, казематным холодом и кровью завоеванной России.
Стюарды «Кирасона» сноровисто выхватили из автомобиля чемоданы и баулы. Таня с отцом, пробиваясь сквозь толпу, пошла к трапу. При этом она еще несколько раз беспомощно и разочарованно оглядела толпу, последний раз уже когда стояла на ступенях трапа. Один раз Кольцову даже показалось, что она увидела его, что они встретились взглядами. Но – нет, она скользнула глазами дальше, вновь склонилась к отцу. О чем-то с ним заговорила, улыбнулась…
Вслед за отцом Таня пошла по трапу наверх. На берег она больше не оглядывалась… Так уходят навсегда.
Кольцов в последний раз взглянул на пароход, резко повернулся и двинулся сквозь толпу вдоль берега к стоявшим неподалеку деревянным мосткам – к ним, низко нависающим над водой, были причалены лодки перевозчиков. О Тане и обо всем, что с нею связывалось, он больше не думал – приказал себе не думать.
Желающих переправиться на Северную сторону, в Инкерман, в Киленбухту или на Павловский мысик, а то и просто покататься хватало. Но деревянных яликов и тузиков с сидящими на веслах лодочниками было еще больше. Кольцов еще издали приметил знакомую лодку, на которой еще утром добрался с маяка сюда, у лодки было веселое название «Ласточка», перевозчиком на ней был Василий Воробьев. Неторопливо, как бы отыскивая лодку по вкусу, Кольцов подошел к «Ласточке».
– Эй, перевозчик! На Северную?
Воробьев вскинулся навстречу:
– Со всем нашим удовольствием! Садитесь!
Не успел Кольцов усесться на кормовой банке, как рядом точно из-под земли появился Красильников.
– Извините, господин, вы вроде бы на Северную? Не откажетесь взять в попутчики?
Кольцов молча кивнул. Красильников в полотняном костюме и канотье, делавших его похожим на мелкого торговца, забрался в лодку. Когда «Ласточка» отошла от берега, Кольцов спросил у Красильникова:
– Что с Дмитрием Ставраки? Разыскали?
– К нему пошла Наташа. Илларион ее подстраховывает, – доложил Красильников. – Решили послать его в домик путевого обходчика на четырнадцатой версте, чтобы сидел там неотлучно и ждал связного.
– Пусть ждет, – кивнул Кольцов. – Но Наташе не следует возвращаться домой.
– Сегодня же Илларион переправит ее к своей родне за город.
– Значит, пока все идет нормально?
– Не совсем, – озабоченно покачал головой Красильников.
– Что случилось? – поднял на него глаза Кольцов.
– Случиться – не случилось. Но может случиться. Молодец девка, что поняла. Я – о Наталье. Она мне все-все про слащовский салон-вагон рассказала. Глаз у нее хороший, меткий. Даже план нарисовала. Сейфы вспомнила, где стоят, какие. Так вот она про сейфы говорит, что они серьезного вида. Такие не то что кувалдой, бомбой не возьмешь.
Кольцов слушал и не обронил ни слова.
– Что думаешь? – не выдержал наконец Красильников.
– Думаю.
– И долго будешь думать? – скептически спросил Красильников.
– Видишь ли, Семен, если ни до чего путного не додумаемся, придется отказаться от операции с салон-вагоном.
– Во, вошь тифозная! – сокрушенно вздохнул Красильников.
Скрипели весла в уключинах, весело плескалась о дно лодки вода. Все трое мрачно и задумчиво молчали.
– Со вчерашнего дня в портовых кабаках матросы с «Ориона» и «Княгини Ольги» гуляют, выданное за месяц жалованье пропивают, – заговорил Воробьев. – Ну, матрос на то он и матрос, но не такое нынче время, когда жалованье вперед за месяц дают, – для того особый случай требуется! Выяснилось, что на пароходах, кроме того, и помещения для солдат готовятся – должны будут принять их на борт… Я осторожненько так пытался через матросскую братию выяснить: куда идут, зачем идут… Никто ничего не знает. Гадают по-разному, а точного – ничего.
– Вот! – вздохнул и Кольцов.
– Причаль, Вася, к Хлебной пристани! – сказал Красильников. – Попробую Бондаренко повидать!
