Александр Дюма - Приключения Джона Девиса. Капитан Поль (сборник)
В восемь часов, услышав шаги Вальтера, который в это время уходил из замка, она позвонила. Вскоре в дверях показался лакей; видно было, что и он тоже не спал.
– Позови графиню! – приказала маркиза.
Лакей ушел, а маркиза, мрачная и безмолвная, приняла прежнее свое положение. Через несколько минут она услышала за собой шум легких шагов и оглянулась. Возле нее стояла Маргарита. Девушка с еще большей почтительностью, чем обычно, хотела поцеловать руку матери, но маркиза сидела неподвижно, словно не замечая ее. Маргарита опустила руки и стояла молча. Она тоже была во вчерашнем платье. Сон пролетел над землей, миновав замок Оре.
– Подойти ближе, – сказала маркиза.
Маргарита сделала шаг вперед.
– Отчего, – продолжала маркиза, – ты так бледна и расстроена?
– Maman!.. – прошептала сухими губами Маргарита.
– Говори!
– Смерть отца… быстрая и неожиданная… – заговорила Маргарита. – Ах, как много я в эту ночь выдержала!
– Да, – сказала маркиза глухим голосом, устремив на Маргариту взгляд, в котором затеплилась искра тепла, – да, молодое деревце гнется и облетает под порывами ветра, один только старый дуб выдерживает всю ярость бури. Я тоже, Маргарита, много страдала! Я тоже провела ужасную ночь, но посмотри на меня: видишь, я спокойна.
– У вас душа сильная и твердая, матушка, – сказала Маргарита, – но не требуйте той же твердости и силы от других людей, вы только разобьете их души.
– Но я и требую от тебя только повиновения, – сказала маркиза, опустив руку на стол. – Маргарита, твой отец умер, теперь старший в нашей семье Эммануил. Ты сейчас должна ехать с ним в Ренн.
– Я?! – удивилась девушка. – Мне ехать в Ренн? Зачем же?
– Затем, что наша часовня слишком мала, чтобы справлять в ней вместе и свадьбу дочери и погребение отца!
– Матушка, – сказала Маргарита умоляюще, – мне кажется, приличия да и совесть требуют, чтобы эти церемонии происходили не так быстро одна за другой.
– Приличия и совесть повелевают исполнять последнюю волю умерших, – холодно произнесла маркиза не допускающим возражения тоном. – Посмотри на этот договор. Видишь: отец твой подписал первые буквы своего имени.
– Но позвольте спросить, матушка, разве отец был в здравом уме и повиновался своей воле, когда он начал писать эту строку, прерванную смертью?
– Не знаю, – ответила маркиза надменно, – не знаю. Знаю только, что родители, пока они живы, властны над судьбами своих детей. Долг заставлял делать меня ужасные вещи, и я их делала. Повинуйся и ты!
– Матушка! – Маргарита стояла, не трогаясь с места, и говорила необычным для нее решительным голосом. – Матушка, вот уже три дня, как я вся в слезах, совершенно отчаявшись, ползаю на коленях от ног Эммануила к ногам отца. Никто меня не выслушал, потому что мои слова заглушал голос честолюбия или помешательства. Наконец я дошла до вас, матушка. Теперь мы остались с вами лицом к лицу. Теперь только вас могу я умолять, и вы должны меня выслушать. Послушайте же, что я вам скажу! Если б я должна была принести в жертву вашей воле только свое счастье, я бы им пожертвовала, только мою любовь, я бы и ею пожертвовала, но я должна пожертвовать вам… сыном! Вы мать. Я тоже.
– Мать!.. Мать!.. – раздраженно проговорила маркиза. – Но рождение твоего ребенка – преступление!
– Пусть так, но я все же мать, а материнские чувства всегда священны. Скажите же мне – вы должны знать это лучше, чем я… – скажите мне: если те, которым мы обязаны жизнью, получили безграничную власть над нами, то разве те, которые от вас получили жизнь, не имеют такой же власти? И если эти два голоса один другому противоречат, какому из них следует повиноваться?
– Ты никогда не услышишь голоса своего ребенка, – сказала маркиза, – ты никогда его не увидишь.
– Я никогда не увижу моего сына? – воскликнула Маргарита. – Но кто же может поручиться за это, матушка?
– Он сам никогда не узнает о своем происхождении.
– А если все-таки когда-нибудь узнает? – Маргарита вся вспыхнула. Суровость маркизы заглушила в ней дочернюю почтительность. – И если он придет и спросит меня, почему я выбрала ему такую суровую судьбу?.. Это ведь может случиться, матушка. – Она взяла в руку перо. – Что ж, и теперь прикажете мне подписать?
– Подписывай! – приказала маркиза.
– Но, – продолжала Маргарита, положив на договор свою дрожащую, судорожно сжатую руку, – но если мой муж узнает о существовании этого ребенка? Если он потребует от его отца удовлетворения за пятно, наложенное на имя, на его честь? Если в поединке страшном, без свидетелей… в бою на смерть он убьет моего любовника и, измученный угрызениями совести, преследуемый голосом из могилы, мой муж лишится рассудка?
– Молчи! – воскликнула маркиза в ужасе, еще не зная, случайно ли дочь говорит все это или потому, что знает ее историю. – Молчи! – повторила она.
– Так вы хотите, – не умолкала Маргарита, которая сказала уже столько, что не могла остановиться, – чтобы я, оберегая свое имя и имя других моих детей, заперлась на всю жизнь с безумным, не имея возможности никому доверить свою тайну? Покрыла сердце железной броней, чтобы ничего не чувствовать? Высушила глаза, чтобы не плакать? Так вы хотите, чтобы я при жизни мужа оделась в траур, как вдова?.. Вы хотите, чтобы волосы мои поседели двадцатью годами раньше положенного срока?
– Молчи, молчи! – В голосе маркизы угроза начинала уступать место страху. – Ни слова больше, Маргарита!
– Так вы хотите, – продолжала сгоряча Маргарита, не замечая ее состояния, – чтобы я ходила от одного умирающего к другому закрывать им не глаза, а рот, для того чтобы тайна моя умерла вместе с ними?..
– Молчи! – вскричала маркиза, в отчаянии ломая себе руки. – Ради всего святого молчи, Маргарита!
– Ну что ж, матушка, прикажите мне подписать – и все это сбудется: наказание за грехи родителей падет на детей до третьего и четвертого колена!
– О праведный судья! – воскликнула маркиза, рыдая. – Неужели я еще мало была унижена, мало наказана?
Первые слезы матери охладили жар Маргариты. Она упала на колени и жалобно проговорила, став опять прежней кроткой и доброй дочерью:
– Матушка, простите меня, простите меня!
– Да, «простите меня», – сказала маркиза, подходя к Маргарите. – Теперь ты просишь прощения, бесчеловечная дочь. Как ты могла взять из рук вечного правосудия бич мщения и ударить им мать по лицу?!
– Матушка, простите меня! – воскликнула Маргарита. – Я сама не знала, что говорила. Вы довели меня до отчаяния! Я была вне себя!
– Господи! – проговорила маркиза, подняв обе руки над головой Маргариты. – Ты слышал, что говорила мне моя дочь! Не смею надеяться, что ты, по своему великому милосердию, забыл слова ее, Боже мой, но в минуту кары вспомни, что я ее не проклинаю!
