Дмитрий Агалаков - Принцесса крови
Квартал был предусмотрительно оцеплен. Несмотря на то что светало, везде стояли стражники с факелами. На месте преступления уже находился прево Парижа Эдмон де Тиньоевиль.
Герцог Беррийский спешился. Картина, представшая взору вельможи, поразила его. Кровавая баня! Шесть или семь трупов, он так и не разобрал, укрытые плащами и дерюгами, лежали на мостовой. Но только на одного был наброшен дорогой, подбитый мехом плащ, окровавленный — и только он не отпускал внимание…
— Монсеньер, — приветствовал важную персону прево столицы. — Открыть! — бросил он солдатам. — И больше огня! Факельщики!
Богатый плащ стащили с трупа, и прево вопросительно посмотрел на вельможу. Герцог Беррийский приблизился, прищурил глаза и… замер.
— Это Луи, — сказал королевский опекун. Среди солдат пошел ропот. Пораженный до глубины души, вельможа недоуменно покачал головой: — Это герцог Орлеанский — сомнений нет…
Взгляд герцога Беррийского и прево Парижа встретились.
— Кто, по-вашему, мог совершить такое злодеяние, монсеньер? — спросил де Тиньоевиль.
«Возлюбленный брат мой, Людовик, прости меня и прими от меня заверения в вечной дружбе!» — и сейчас в ушах королевского опекуна звучал голос Жана Бургундского.
— Даже представить не могу, у кого хватило отчаяния посягнуть на брата короля, — ответил герцог Беррийский. — Но я надеюсь, что вы приложите все усилия, чтобы найти его убийц. И я уверен, что ваши полномочия для этого дела должны быть особенными.
— Конечно, монсеньер, — едва заметно поклонился прево.
«Вот так приходит война», — думал дядюшка двух враждовавших племянников, один из которых этой ночью был зверски убит на мостовой Парижа.
Изрубленное тело герцога, найденное в луже свежей крови, среди других трупов, отнесли в ближайшую церковь Блан-Манто и отдали в руки священников.
Весть разнеслась по Парижу мгновенно. Друзья герцога Орлеанского пылали гневом, враги — затаились. Любое злорадство в эти дни могло быть жестоко наказано.
Простые горожане трепетали — слишком много перемен пророчило это событие! Об убийстве говорили шепотом: охота на преступников была объявлена. С молчаливого соизволения короля, которого в очередной раз оставил разум, и по приказу королевы Франции и герцога Беррийского охоту возглавил прево Парижа, давший слово покарать преступников. Двор требовал найти и со всей строгостью наказать убийц Людовика Орлеанского. Громче других требовал наказания Жан Бесстрашный.
Похороны были назначены на 25 ноября…
И вот, траурная процессия текла темной неспешной рекой по улицам Парижа. Гроб несли в родовую усыпальницу Герцогов Орлеанских — в монастырь целестинцев.
Королева была так бледна, что, казалось, она вот-вот испустит дух. У гроба шел кривоногий Жан Бесстрашный, в черном одеянии, и плакал горькими слезами. Позже поговаривали, что от него пахло луком, потому что слезы градом текли из его глаз, и он размазывал их по некрасивому лицу. А в его парижской резиденции, в ларце, за семью замками, сейчас хранился амулет убитого Людовика. Жан Бесстрашный боялся к нему прикасаться — а вдруг мандрагора будет мстить за смерть хозяина? Но избавиться от нее он тоже не решался. Дядюшка Жана Бургундского, герцог Беррийский, время от времени поглядывал на племянника, но не произносил ни слова.
— Возлюбленный брат мой! — громко восклицал герцог Бургундский, ловя на себе испытующие взгляды придворных. — Зачем ты оставил нас? Куда ушел? Где те злодеи, что убили тебя? Господь покарает их!
Аристократки Парижа одели траур. Многие горевали всем сердцем, другие — злорадно усмехались, но про себя. Но мужья и первых, и вторых, также одетые в траур, ликовали.
Настоящим делом в эти дни занимался только один человек — прево Парижа Эдмон де Тиньоевиль. У одного из убитых разбойников, лица которых были изуродованы, были особые приметы. Не хватало трех фаланг на трех пальцах левой руки и правого уха. Потрепал кто-то негодяя! Назначили денежную премию за опознание, и люди прево бросились в самые «темные» уголки Парижа. И трущобы заговорили. Двое сомнительных личностей опознали в разбойнике некоего Жиля Забияку, отчаянного парня, что подрабатывал на большой дороге головорезом. Свидетелей опрашивал сам прево де Тиньоевиль. «А есть ли родственники у этого Забияки?» «Нет, он сирота, монсеньер», — отвечали те. «А друзья?» «Друзья были! Самый близкий — Этьен Громила. Их водой не разольешь! Где один, там и другой!» «И чем занимался этот Громила?» «Да тем же, чем и Забияка, монсеньер». «И как же его найти, Этьена Громилу? — Прево вытащил из кармана плаща туго набитый кошелек. — Где он бывает, где мог спрятаться в случае опасности?» Двое сомнительных личностей переглянулись — они уже предвкушали сладкую жизнь!
Спустя несколько дней в одной из дешевых парижских таверн, где собирается разный сброд, отыскали Этьена Громилу, пьяного до беспамятства, разбогатевшего, как сказали его собутыльники, и доставили прямиком в камеру пыток. На дыбе он сознался, что участвовал в ночном нападении на трех рыцарей. Но кто они — он не знает. Тогда его сняли с дыбы и положили на решетку, под которой палач раздувал мехами огонь. И вот тут уже, покрываясь поджаристой корочкой, Этьен Громила сдался. Выдал всех и вся. Рыцарь, за которым они охотились, был герцогом Орлеанским, а главарь бандитов — подручный герцога Бургундии.
Прево сообщил герцогу Беррийскому, что кровавые следы тянутся ровнехонько к парижской резиденции Жана Бургундского. Королеве подробности сообщать не стали: она — женщина, тем более пока еще облаченная огромной властью, и могла наделать глупостей.
Герцог Беррийский решал важную дилемму. А именно: в Париже было две главные силы — Орлеан и Бургундия. Глава Орлеанского дома убит. Его не вернешь. Король давно не в счет. А после смерти Людовика — и королева. Карл Орлеанский слишком молод, чтобы стать достойной опорой своей династии. Убийцы его отца в любой момент могут дотянуться и до мальчишки… А вот Жан Бургундский — по-прежнему могущественный вельможа, мстительный и коварный. И очень богатый! Сильнее его — только единодушие Королевского Совета.
Прево Парижа господин де Тиньоевиль настаивал на свободном проникновении полиции в любой дворец столицы — невзирая на лица. Герцог Беррийский и жаждавшая мести, но мало осведомленная о подробностях трагедии королева согласились. В этот же день на совете герцог Беррийский отозвал племянника в сторону и произнес голосом палача:
— Нам обо всем известно, Жан.
Тот вспыхнул до корней своих редких волос:
