Бернард Корнуэлл - 1356
— Нет! — настаивал брат Майкл, и говорил правду. Он посмотрел, как Бастард взломал печать и развернул жесткий пергамент, затем перевел взгляд на Женевьеву, едущую на сером коне по другую сторону Бастарда.
Томас заметил тоскующий взгляд монаха и удивился.
— Разве ты не видел прошлой ночью, брат, что происходит с тем, кто берет чужих жен?
Майкл вспыхнул.
— Я… — начал он, но обнаружил, что сказать ему нечего.
— И кроме того, — продолжил Томас, — моя жена — еретичка. Она отлучена от церкви и обречена на ад. Как и я. Тебя это не беспокоит?
И снова брату Майклу нечего было сказать.
— И почему ты еще здесь? — спросил Томас.
— Здесь? — молодой монах смутился.
— Разве у тебя нет обязательств?
— Предполагается, что я направлюсь в Монпелье, — признался брат Майкл.
— Это туда, брат, — сказал Томас, указывая на юг.
— Мы едем на юг, — сухо сказала Женевьева, — и полагаю, что брат Майкл предпочтет наше общество.
— Предпочтешь?
— Буду рад, — ответил брат Майкл и удивился готовности, с которой ответил.
— Тогда добро пожаловать, — поприветствовал Томас, — к заблудшим душам.
Которые сейчас повернули на юго-восток, чтобы преподать толстому и жадному графу урок.
Граф Лабруйяд продвинулся недалеко. Лошади устали, день был жарким, большая часть его людей мучилась от похмелья после вина, выпитого в захваченном городе, и повозки медленно катились по ухабистой дороге.
Но это не имело значения, потому что люди, которых он послал шпионить за Бастардом, вернулись с полезными для него новостями.
Англичанин поехал на запад.
— Вы уверены? — рявкнул граф.
— Мы следили за ним, милорд.
— Следили, как он делал что? — с подозрением спросил граф.
— Он пересчитал деньги, милорд, его люди сняли с себя доспехи, затем они уехали на запад. Все. Он сказал аббату, что пришлет законников, чтобы потребовать плату.
— Законников! — захохотал граф.
— Так сказал аббат и пообещал вашей светлости, что выскажется за вас в любом суде.
— Законники! — снова захохотал граф. — Тогда ссора не утрясется при нашей жизни.
Теперь он был в безопасности, и медленное передвижение не играло никакой роли.
Граф остановился в убогой деревеньке и потребовал вина, хлеба и сыра, он ни за что не заплатил, наградой крестьянам, по его искреннему убеждению, было само присутствие рядом с ним, и этого должно быть достаточно.
Поев, он постучал ножом для кастрации по прутьям клетки, в которой сидела его жена.
— Оставишь себе на память, Бертийя? — спросил он.
Бертийя не ответила. Ее горло саднило от рыданий, глаза покраснели и неотрывно смотрели на ржавый клинок.
— Я сбрею ваши волосы, мадам, — пообещал ей граф, — и заставлю ползти на коленях к алтарю и вымаливать прощение.
И Господь, возможно, простит вас, мадам, но я нет, и вы отправитесь в монастырь, когда я с вами закончу.
Вы будете драить их полы мадам, и стирать их рясы, пока не очиститесь от грехов, а потом сможете провести в сожалениях остаток своих жалких дней.
Она по-прежнему молчала, и граф, которому надоело, что он не может спровоцировать ее на протест, позвал своих людей, чтобы помогли ему забраться в седло.
Он снял доспехи, и теперь был одет в легкий сюрко[11], украшенный его эмблемой, а воины сложили свои доспехи на вьючных лошадей вместе с щитами и копьями.
Они ехали беззаботно, им никто не угрожал, и арбалетчики шли за вьючными лошадьми, нагруженными баулами с добычей.
Они следовали по дороге, которая вилась по холмам, между каштанами. У их стволов копались свиньи, и граф приказал убить парочку, потому что любил свинину. Туши бросили на клетку с графиней, так что кровь капала вниз, на ее изорванное платье.
К середине дня они приблизились к перевалу, который вел на земли графа. Это была возвышенность с тонкими соснами и массивными скалами, согласно легенде, много лет назад здесь была битва с сарацинами, и все они погибли.
Крестьяне приходили сюда, чтобы прочесть заклинания — практика, официально не одобрявшаяся ни графом, ни церковью, хотя когда Бертийя в первый раз сбежала со своим любовником, граф приходил к Перевалу Сарацинов и захоронил монету, постучал по высокой скале на вершине холма три раза, наложив таким образом заклятье на Вийона.
Он подумал, что это сработало, и Вийон теперь превратился в оскопленный кусок окровавленного и страдающего мяса, прикованного к вонючей телеге.
День угасал. Солнце стояло низко над холмами на западе, но остался еще час солнечного света, и этого было достаточно, чтобы заметить усталых солдат на перевале, откуда дорога шла прямо вниз, в Лабруйяд.
Колокола замка будут звонить о победе графа, наполняя спустившуюся темноту ликованием.
И именно тогда появилась первая стрела.
Бастард вел тридцать лучников и двадцать два латника на юг, пока остальные его силы двигались на запад с теми ранеными, которые могли ехать верхом.
Конь Бастарда устал, но они продолжали движение размеренным темпом по тропам, разведанным в те долгие дни, когда они ожидали атаку на Вийон.
Томас прочитал послание графа Нортгемптона на ходу. Прочитал его один раз, потом второй, и на его лице ничего не отразилось.
Воины наблюдали за ним, подозревая, что послание может повлиять на их судьбу, но Томас просто сложил пергамент и засунул его в кошель, висящий на перевязи.
— Он нас вызывает? — наконец спросил Сэм.
— Нет, — ответил Томас. — А с чего бы ему нас вызывать? Какая польза от тебя графу, Сэм?
— Совершенно никакой! — весело произнес Сэм. Он был рад, что граф не призвал Томаса обратно в Англию или, что было более вероятным, в Гасконь.
Граф Нортгемптон являлся ленным сеньором Томаса, его сюзереном, но граф был счастлив отпустить Томаса и его людей служить в качестве наемников. Он получал часть прибыли, и эта прибыль была весьма щедрой.
— Он говорит, что летом мы должны быть готовы присоединиться к армии принца, — сказал Томас.
— Мы понадобимся принцу Эдуарду, — отозвался Сэм.
— Возможно, если король Франции решит поиграть в игры, — заметил Томас. Он знал, что принц Уэльский опустошает юг Франции, и что король Иоанн не предпринимает ничего, чтобы помешать ему, но наверняка отправится туда, если принц устроит очередной набег кавалерии.
И это было большим искушением, подумал Томас, потому что французы были слабы. Король Шотландии, союзник Франции — пленник в лондонском Тауэре, и англичане находились в Нормандии, Бретани и Аквитании. Франция была похожа на большого оленя, загнанного сворой собак.
