Бернард Корнуэлл - Еретик
— Нечего тут глазеть! — сказал он начальственным голосом.
Как бы не так! Посмотреть было на что, ведь в Кастийон-д'Арбизон явился чужак, а все пришлецы вызывали подозрение. Поэтому зеваки остались и наблюдали за тем, как консул набросил обозначавшую его сан серо-красную, отороченную заячьим мехом мантию и приказал трем сержантам отворить церковную дверь.
Трудно сказать, чего ожидали люди: что из церкви Святого Сардоса выскочит сам дьявол? Воображали себе изрыгающее дым рогатое чудовище с черными крыльями и раздвоенным хвостом? Однако увидели всего лишь, как по кивку священника в храм вошел консул в сопровождении двух стражников, оставив у дверей старшего сержанта, с церемониальным жезлом, увенчанным эмблемой Кастийон-д'Арбизона — изображением ястреба, несущего сноп ржи. Толпа замерла в ожидании. Женщина, выскочившая из церкви, сказала, что монах молится.
— Только лицо у него злое, — добавила она. — Как хотите, а есть в нем что-то дьявольское.
После этих слов женщина торопливо осенила себя крестным знамением.
Когда священник, консул и два стражника зашли в церковь, монах по-прежнему лежал ниц перед алтарем, раскинув руки крестом. Громкого топота подбитых железом сапог по каменным плитам нельзя было не расслышать, но он не шелохнулся и не заговорил.
— Paire? — тревожно окликнул лежащего священник Кастийон-д'Арбизона.
Он говорил на окситанском, и монах не ответил.
— Святой отец? — повторил местный клирик по-французски.
— Ты доминиканец? — вмешался консул, не дожидаясь, когда незнакомец ответит на робкое обращение отца Медоуза. — Отвечай же!
Он спрашивал тоже по-французски, и строгим тоном, как подобало видному горожанину Кастийон-д'Арбизона.
— Ты доминиканец?
Закончив молиться, монах в следующую секунду сложил над головой вытянутые руки, помедлил еще мгновение и, встав наконец с пола, обернулся к представителям городка.
— Я проделал долгий путь, — властно произнес он, — и мне требуется постель, пища и вино.
Консул повторил свой вопрос:
— Ты доминиканец?
— Я следую путем благословенного святого Доминика, — подтвердил брат. — Вино не обязательно должно быть хорошим, пища подойдет та, какую едят у вас последние бедняки, а для постели достаточно простой соломы.
Консул в нерешительности помолчал. Монах был рослый, судя по всему, сильный — поневоле оробеешь, однако консул, человек богатый, влиятельный и всеми уважаемый, взял себя в руки и заговорил свысока.
— Очень уж ты молод для монаха, — попытался он уличить пришельца.
— Годы не помеха тому, чтобы славить Господа, — ответствовал доминиканец, — и Ему угодно, чтобы иные люди с юных лет предпочитали крест мечу. Я могу заночевать в конюшне.
— Твое имя? — требовательно спросил консул.
— Томас.
— Английское имя!
В голосе консула прозвучала тревога, и двое сержантов подняли на изготовку свои длинные жезлы.
— Фома, если тебе так удобнее, — промолвил монах, которого, похоже, городские стражники с их палками ничуть не испугали. — Так меня нарекли при крещении. Если ты помнишь, так звали беднягу-апостола, усомнившегося в чудесном воскрешении нашего Спасителя. Если ты, в отличие от него, чужд сомнения, то я завидую тебе и молю Господа, чтобы он и мне даровал такую уверенность.
— Ты француз? — спросил консул.
— Я норманн, — ответил монах, потом кивнул: — Да, конечно француз. — Он посмотрел на священника. — Ты говоришь по-французски?
— Да, — нервно отозвался священник. — Немного. Чуть-чуть.
— Тогда будет ли мне позволено нынче вечером вкусить хлеб в твоем доме, отец?
Консул вмешался и, не дав отцу Медоузу ответить, велел священнику дать монаху книгу. Книга была старинная, источенная червями, завернутая в мягкую черную кожу.
— Чего ты хочешь от меня? — спросил доминиканец.
— Прочти-ка что-нибудь из этой книги.
Консул приметил, что руки брата в шрамах, а пальцы слегка скрючены, и подумал, что такое увечье более естественно для солдата, нежели для клирика.
— Читай вслух, — настаивал он.
— А сам не можешь? — с насмешкой спросил монах.
— Могу я читать или нет, — проворчал консул, — это не твое дело. Зато наше дело — проверить, знаешь ли ты грамоту. Коли ты не монах, то ничего не прочтешь. Так что давай читай!
Доминиканец пожал плечами, открыл наугад страницу и помолчал. Его молчание усилило подозрения консула, уже поднявшего руку, чтобы дать знак сержантам, но тут монах начал читать. У него оказался приятный голос, уверенный и сильный, и латинские слова полились мелодично, отдаваясь эхом от расписанных стен церкви. В следующий миг консул поднял руку, чтобы брат замолчал, и вопросительно посмотрел на отца Медоуза.
— Ну?
— Он читает хорошо, — робко пробормотал отец Медоуз.
Собственная латынь священника была далека от совершенства, и ему не хотелось признаваться в том, что он в гулких звуках не совсем разобрал слова, хотя, вне всякого сомнения, убедился в том, что доминиканец и вправду грамотей.
— Ты знаешь, что это за книга? — спросил консул.
— Я полагаю, — сказал монах, — это житие святого Григория. Этот отрывок, как ты несомненно понял, — заметил он с ноткой сарказма, — описывает мор, каковой падет на тех, кто дерзает нарушить Господни заветы.
Он обернул мягкую черную обложку вокруг книги и протянул ее священнику.
— Ты, очевидно, знаешь, что эта книга называется «Flores Sanctorum».
— Как не знать!
Священник взял книгу и кивнул консулу.
Но консула все еще одолевали сомнения.
— У тебя все руки искалечены и нос перебит, — заметил он. — Где это тебя угораздило?
— Это в детстве, — ответил монах, вытянув руки. — Мне приходилось спать вместе со скотиной, и меня потоптал бык. А нос мне сломала матушка, когда учила уму-разуму сковородкой.
Такое обыденное объяснение консулу показалось правдоподобным, и он несколько успокоился.
— Сам понимаешь, святой отец, — сказал он монаху, — нынче такое время, что с людьми пришлыми надобно держать ухо востро.
— Даже со служителями Господа? — язвительно уточнил монах.
— Всегда надо убедиться наверняка, — пояснил консул. — Из Оша к нам недавно прислали сообщение, где говорится о появившемся в окрестностях отряде англичан. Никто не знает, куда они поскакали.
— Нынче ведь перемирие, — заметил доминиканец.
— Когда это англичане соблюдали перемирие?
— Если это вообще англичане, — презрительно скривился монах. — В последнее время любую шайку разбойников с большой дороги принимают за англичан. У вас тут есть стража. — Он указал на сержантов, которые не знали французского и не понимали ни слова. — Есть церкви и священники, так что же вам бояться каких-то там бандитов?
